Тесная кожа
Шрифт:
– Я так понимаю, что о протезах разных и говорить нечего.
– Правильно понимаешь. Даже искусственное сердце - не выход.
– Ну, выпей тогда еще.
– А я что делаю?
– Тогда прозит.
– Нет. За то, чтоб оно все...
– Накрылось?
– Нет, пускай живет... Ладно, на небе меня поняли. Прозит!
– Всегда с нашим удовольствием.
Познобшин улегся на мокрую траву, заведя под голову руки. Вавилосов, боясь промочить свою идиотскую одежду, солидарно завис над товарищем - как бы полулежа.
– Помогает?
– Вряд ли. Если только вусмерть. Дело-то
Устин выпрямился, расхохотался:
– Вчера? Больно мы нежные!.. Вчера!.. Погоди до вечера, само пройдет! Муха...
– Это понос проходит к вечеру.
– Будто у тебя серьезнее.
– Ну, разумеется, ты-то ничего серьезнее не знаешь.
– Сейчас червями накормлю - ты тоже не будешь знать ничего серьезнее.
Познобшин в тоске замолчал. Устин подумал:
– Бабу найди.
– Она человек.
– А тебе кого - лошадь?
– Может быть.
– Тогда купи газету с объявлениями. Там тебе кого хочешь пришлют.
– Отъебись.
– Ну, мил человек...
Вавилосов почувствовал раздражение. Нытье Познобшина ему осточертело.
– Вот, опять - человек... Хоть не называй меня так!
– Не буду, не буду. Обознался.
– Там еще есть?
Устин поболтал остатком водки.
– На раз.
– Вторую возьмем?
– Почему ж не взять. На службу-то завтра выйдешь?
– Посмотрим.
– Я к тому, что если не выйдешь, можешь остаться.
– Ну к дьяволу.
– Слушай, кончай. Достал.
– По рукам.
– У тебя еще руки?
Брон посмотрел на ладони с черным следом от спички на правой. Злобно усмехнулся:
– Молодец! Да, пока руки...
– Две?
– Восемь.
– Обойдешься четырьмя. Сейчас удвоятся, сделаем.
– Прозит.
– Чин-чин.
– Лучше?
– Забыли. Лучше?
– Сколько рук?
– Две, мистер О'Брайен.
– Продолжим.
4
Познобшин вышел на работу. Он чувствовал себя ужасно, но помнил, что это очень по-людски - мучиться похмельем, и эта мысль, против ожидания, прибавляла терпения и сил. Железного человеческого терпения, подкрепленного неисчерпаемыми человеческими возможностями. Брон сунул в рот жвачку, надеясь сменить вкусовые ощущения. Призрачное разнообразие. Чем от него пахнет дело десятое. У него такая работа, что запаха можно не бояться. В дирекции парка царила вялая кутерьма. Кто-то переодевался, другие завтракали, двое зависли над дисплеями компьютеров, которые черт знает, зачем приобрели. Остальные били баклуши. Тихо жужжал электрический хор в составе ламп безжалостного дневного света и двух процессоров. Познобшину казалось, что и сам он подведен под рабочее напряжение - то ли помещенный в поле, то ли включенный в цепь. Его ввернули, будто пробку, но он был, скорее, жучком. Если вспыхнет пожар, то он станет свидетелем и участником заезженного сюжета: бунта одиночки против всех, финал предсказуем. Финал либо благополучный, либо трагический. Брона мутило как от первого, так и от второго. Он отворил шкафчик, вынул плечики с рабочим костюмом.
Рядом разгадывали сканворд.
– Дочь баранки?..
– С юмором, смотрите... Сушка!
– С... у... ш... ка... Верно, сушка.
– Баранка -
– С арабским соусом, да.
– Не, с кетчупом. Перетрахал целую вязанку, триппер поймал.
Скоро явился заказчик, и Брон, присев на стул-вертушку, встретил его холодным взглядом.
– Добрый день, - бодрый мужчина лет сорока, с выгоревшими волосами, кивнул и без приглашения уселся рядом.
– Я к вам вот с какой штукой...
Он достал из кейса восемь пачек листовок, похожих на денежные. Если смотреть издалека, то можно и ошибиться.
– Мясное блюдо?
– донеслось из-за спины и тут же ответило: - Азу.
– Это нужно раздать, - распевало электричество.
– Желательно деткам. Это билеты сказочной лотереи "Котя-коток".
– Я сделаю, - Брон осторожно нагнул голову. Он вынул одну пачку из рук заказчика, повертел и отложил в сторону.
– Между прочим, вы не пробовали стрелять из пневматического пистолета по куску мыла?
Он внимательно смотрел на клиента, пытаясь предугадать реакцию.
– Пробовал, - отозвался мужчина, застегивая кейс.
– Если бой хороший, то пульки застревают, и их потом трудно выковыривать. А что?
– Ничего.
– Ну, договорились, - клиент встал, улыбнулся.
– До скорого, да?
– Попробуйте, - Брон не стал противиться.
– Всего вам доброго.
Познобшин провернулся и уставился на пачки.
"Мимо", - отметил он про себя.
– Чего такой квелый?
– на плечо легла пухлая ладонь Ящука.
– Тяжко?
Шеф был еще не одет, но уже при гармошке.
– Есть, но терпимо, - буркнул Брон. Ящук, хотевший было идти дальше, задержался.
"Ага, сейчас получится, - решил Познобшин.
– Зацепила нестыковочка".
Маленький Ящук действительно удивился. Он привык, что Брон, когда его застигали с поличным, отнекивался вопреки очевидности, до последнего. В такие минуты его бывало очень жалко, и сердце Ящука переполнялось блаженством оттого, что Ящук был формально властен миловать и прощать, и он немедленно прощал, добрый человек - ему было радостно думать, что вот он кому-то помог, кого-то утешил. Бедняга боялся, что поднимется крик, и зря боялся, все обошлось, никто не сердится, и Ящук - в первую голову. Вокруг сплошная гармония, курлычут ангелы, с небес планирует заботливый покров. В Ящуке столько любви, что дирекция ему семечки, он, щедрая душа, утешит и простит целый концерн, а то и министерство. Он и за пивом бы сгонял, но неудобно, и к тому же можно пострадать - ведь люди неблагодарны, что тоже, конечно, простительно.
– Присядьте, Мирон Борисович, - пригласил Брон.
Ящук машинально сел.
– Я вам сейчас расскажу потрясающую вещь, - сообщил Познобшин и потянулся в зевоте.
– Мой знакомый хирург удивил меня историей библейского царя Асы. Аса страдал неизлечимой болезнью: у него сперва отнялись ноги, а после все поползло вверх - отказал живот, потом - руки. И помер он, ибо взыскал не Господа, а врачей. Так вот: все это, оказывается, сущая правда. Бывает такая страшная опухоль в позвоночнике, которая вызывает именно такие симптомы. Значит, перед нами не просто легенда - все подано так грамотно, словно списано из медицинского учебника.