Тетрадь вторая
Шрифт:
Два раза в день по две ложки.
(Здесь начинается манный прикорм Георгия. Шесть недель. Переносит отлично.)
Мысли и строки
(Борису)
Мы встретимся как покойники
Не иметь уже права дарить (брак), не иметь уже права терять (нищета). В обоих случаях ничто не твое, в первом — ни улыбки, во втором — ни копейки.
А главное (нищета) масса лишнего хламу, который не имеешь права выбросить.
Удивляюсь любящим землю как лучшее мыслимое, ничего кроме нее не желающим. «Не желаем, потому что не знаем». А я
И еще: у меня к земле в лучших ее случаях неизменное: се n’est que ca? [129] (Лучший ее случай — <пропуск одного слова>.) В лучших ее, потому что музыка, небо — иногда любовь — не ее (случаи), иной земли — законы.
129
и только? (и это всё?) (фр.)
(NB! А материнство? А природа? — Додумать. — 1933 г.)
«Вот моя деревня,
Вот мой дом родной» — [130]
что касается меня — я всегда предпочту родной «деревне» — чужой «город», своему маленькому — чужое большое. (А разве есть свое маленькое и, главное, разве есть чужое большое?)
Что же касается деревни и города — Дольние Мокропсы поныне предпочитаю Парижу. Там были гуси — и ручьи — и вдоль ручьев дороги — и красная глина из которой Адам, красная глина как на Кубани, где я никогда не была — и тот мой можжевеловый кипарис (Борис <фраза не окончена>
130
Начальные строки ст-ния И. З. Сурикова «Детство».
Таруса — Langackern — Коктебель — Мокропсы (Вшеноры) — вот места моей души. По ним — соберете.
В Париже (живу восемь лет) и тени моей не останется. Разве что на Villette (канал, первый Париж...). 1933 г.
Сравнение: курит как цыганка.
Запись:
— «Чего только ни сделаешь, чтобы они не плакали!»
Это у женщин распространяется и на мужчин.
(Первая глава Крыселова закончена 29-го марта 1925 г. — Писала ровно месяц.)
Попытка 1-ой главы н'aчисто
крыселов
— Теперь о Крыселове. Так и напечатали в Воле России — Крыселов. Редактора друг другу: — Но почему Крыселов? Разве Крыселов? Наверное ошибка, описка... Но нет: — везде. М. б. М. И. так больше нравится? И только один Сталинский, безапелляционно: «Раз у М. И. Крыселов — значит Крыселов и есть. М. И. не может ошибиться. Значит мы все ошибаемся».
Так и оставили. Так и стояло в (кажется мартовском) № Воли России: КРЫСЕЛОВ.
Потом — началось. Главный редактор — лютый старичок Лазарев [131] : — «Товарищи, мы опозорились». И все знакомые: — В чем дело?
Дошло до словаря (с него бы нужно было начать!). КрысОлов. Я: — Ошибка. Смотрим в другом: КрысОлов. Во всех словарях Праги, Вшенор и Мокропсов (Дольних и Горних) — КРЫСОЛОВ.
— Но, господа, в чем же дело?
131
Лазарев Егор Егорович (1855 — 1937) — в молодости народник, затем эсер; эмигрант с большим дореволюционным стажем. Был издателем (а не главным редактором).
— Не знаем. — Вам знать.
— Но я была уверена... голову на отсечение... я и сейчас так слышу... м. б. потому что крысы — гнусность, а так: селов — еще гнуснее? А м. б. от: мышеловка? — и т. д.
Следующая глава уже была: КРЫСОЛОВ. Но позорище мое д. с. п. в №-ном количестве экз<емпляров> — по белу свету — да, и в России! — Воля России № III март.
МАРИНА ЦВЕТАЕВА — КРЫСЕЛОВ
И эсеры — до сих пор не забыли! И сейчас, восемь лет спустя:
— А помните, М. И., как Вы нас тогда всех подвели с КрысЕловом? Мы все были уверены, только один Евсей Александрович:
— Раз М. И. — так и есть.
(Первая глава крыселова «Город гаммельн» закончена 19-го марта 1925 г. 1 — 19 марта 1925 г.)
Записи: (20-го — 22-го марта 1925 г.)
Ценность книги я измеряю срочностью необходимости выписки. Если нечего выписать, или — есть что, но время терпит, она мне не нужна.
Чтобы необходимость жгла руку, а карандаш — бумагу.
Теперь у меня есть всё: дом — любовь — Мечта — воспоминание.
— «Eh bien! abuse. Va, dans ce monde, il faut ^etre un peu trop bon Dour l’^etre assez». [132]
(Гениальное слово Marivaux)
— Комедийный писатель, а какая грусть! Почти — Христос.
— Нечего сказать — «marivaudage»! [133]
132
«Что ж! злоупотребляй <моей добротой>. В этом мире нужно быть немножко слишком добрым, чтобы быть добрым достаточно» (фр.).
133
вычурный слог, жеманство (фр.)
Б. П., когда мы встретимся? Встретимся ли? Дай мне руку на весь тот свет, здесь мои обе — заняты!
Б. П., Вы посвящаете свои вещи чужим — Кузмину [134] и другим, наверное. А мне, Б<орис>, ни строки. Впрочем, это моя судьба: я всегда получала меньше чем давала: от Блока — ни строки, от Ахматовой — телефонный звонок, который не дошел и стороннюю весть, что всегда носит мои стихи [135] при себе, в сумочке, — от Мандельштама — несколько холодных великолепий о Москве [136] (мной же исправленных, досозданных!), от Чурилина — просто плохие стихи (только одну строку хорошую: Ты женщина, дитя, и мать, и Дева-Царь), от С. Я. Парнок — много и хорошие [137] , но она сама — не-поэт, а от Вас, Б. П. — ничего [138] .
134
М. А. Кузмину Пастернак посвятил свою повесть «Воздушные пути».
135
Цикл ст-ний «Стихи к Ахматовой».
136
«На розвальнях, уложенных соломой…», «Не веря воскресенья чуду…», «В разноголосице девического хора…».
137
«Следила ты за играми мальчишек..» и «Смотрят снова глазами незрячими…»
138
Впоследствии Пастернак посвятил Цветаевой — при ее жизни — четыре ст-ния.