Тетрадки под дождём
Шрифт:
5. Папа там, а мы здесь
Я, мама, Боба, старик Ливерпуль, дядя Али, Фатьма ханум, Рафис, Расим, Раис, Рамис — все сидим у приёмника. Сейчас папу объявят по радио. И заиграет оркестр. Хотя папу не будет видно, но мы-то знаем: он там на сцене; он дирижирует этим оркестром. Мы все думаем здесь о папе, а он думает там о нас. Хотя ему некогда думать, но это ведь ничего не значит! Папа мой выступает по радио. Такого ещё никогда не бывало!
— Долго ждать, — говорит Ливерпуль.
— Сейчас, сейчас, — волнуется мама.
— Молодец Володя, — говорит Фатьма.
В
— Я и не думала. Он звонит вдруг по телефону, так и так, говорит, только что я узнал, меня будут транслировать. Я кричу: «Что транслировать?» Он отвечает: «Меня транслировать». Я говорю: «Каким образом?» Он говорит: «По радио». А я всё не пойму, ведь впервые… Когда я поняла, так волновалась!
— За такого человека, как Володя, — говорит Ливерпуль, — я с удовольствием выпил бы. За него я готов всегда выпить.
— Опять всё про то! — возмущается мама.
— Нет, за успех, — говорит Ливерпуль. — Я за успех… Я не просто так…
— Да прекратите вы, — говорит мама.
— Сейчас начнётся!
— Нету там ничего, — говорит мой брат Боба.
— Там твой папа, — говорит мама.
— Где же папа, раз там его нет?
— Суета сует, — говорит Ливерпуль.
— Вы опять пьяный? — говорю я.
— Тебя не касается, — говорит он.
— Так-то так, — говорю, — но всё же…
— Понимаешь, это со мной бывает. Не то чтобы каждый день. Но довольно часто. Я не скажу, что всё это здорово. Наверное, это даже плохо…
— Отвратительно! — говорит мама.
— …но тут, брат, ничего не поделаешь. Тут такое, брат, дело. Привык я — и всё тут! Ну, ты не поймёшь…
— Понимать-то нечего! — говорит мама.
— …в общем-то это скверная штука. А главное, что бесполезная. Толку от этого нету. Ну совершенно нет толку. Нисколечко… Трудно сказать, зачем я это делаю. Но я это делаю. И никому не советую…
— Да прекратите вы! — говорит мама.
— …ты, брат, не думай, что я несчастливый. Я, может быть, даже самый счастливый. Я видел свет, много разных людей, а теперь я здесь, с вами… Твой отец плавал на шхуне «Мария»… Это шхуна была, я вам скажу! Таких шхун поискать на свете! Твой отец там плавал юнгой. До великих событий. Потом эти события — он на коня. Командир эскадрона! Как в сказке!
— Замолчите вы! — кричит мама.
— Таких людей, — говорит Ливерпуль, — как твой отец, очень мало на свете.
— Что такое, — вдруг говорит Али, — шкала на Париже?
— О! Париж! — говорит Ливерпуль. — Я там не был…
— Почему шкала на Париже? — говорит дядя Али.
— О каком Париже вы говорите? — говорит мама.
— О самом французском, — говорит он.
— Ой, — кричит мама, — шкала на Париже! Приёмник совсем на другой волне!
Мой брат Боба куда-то исчез. Конечно же это его рук дело! Каждый крутит приёмник. Все ищут волну. Наконец-то! Мы слышим гром оркестра.
— Какая досада! — волнуется мама. — Володю уже объявили!
— Ура! — кричу я. — Ура!
— Уррра!! — кричат братья Измайловы.
— Какая досада, — говорит мама. — Как это можно! Ведь самое главное! — Маме обидно. Она ищет Бобу.
Боба лежит под кроватью. Он чувствует что-то неладное.
— А ну выходи! — кричит мама. — Сейчас же!
Он не думает вылезать.
— Я жду! — кричит
— Оставьте его, — говорит Ливерпуль.
— Я ему покажу! — кричит мама. — Ведь он ненормальный!
— Я спрошу его, — говорит Ливерпуль. Он подходит к кровати и спрашивает: — Ты варёные калоши не ел?
— Не ел… — отвечает Боба.
— Тарелки в суп не крошил?
— Не крошил…
— Затылком ничего не видел?
— Ничего не видел…
— Какой же он ненормальный?! Вы слышите? Дай ему Бог здоровья!
— Ливерпуль, Ливерпуль, — говорит мама, — вы мне ребёнка калечите.
Братья Измайловы поют песни. Под мощный гром оркестра.
6. Воскресенье
В стену к нам постучали Измайловы. Мы всегда стучим к ним, а они стучат к нам. Это наша связь.
Я бегу к ним узнать, в чём дело.
Рамис, Рафис, Расим, Раис — в белых рубашках, в панамках и в синих сандалиях. Дядя Али говорит:
— Как Володя? Не хочет ли он прогуляться с детьми? Такой вечер! Вот мы все готовы.
Мой папа спал. Но он встал сейчас же.
— Да, да, да! — сказал он. — Немедленно! Мы идём прогуляться!
Это так неожиданно!
Я ищу свой костюмчик. Мой брат Боба плачет. Он сам не может одеться.
— В чём дело? — говорит мама.
— Скорей, — говорит папа, — вечер чудесный, Али ждёт нас, дети ждут, я пойду умоюсь…
Мой папа идёт умываться.
— Я не пойму, — говорит мама, — он же спал…
Папа мой одевается. Я одеваю Бобу.
— Сумасшедшие! — говорит мама.
Вот и тётя Фатьма. Она нас торопит. У них разговоры с мамой. Им гулять некогда. Им нужно поговорить. Все кругом мешают. Всегда не дают разговаривать.
Мы идём на бульвар всей компанией. У нас замечательная компания! Разве лучше бывают компании? Четыре моих лучших друга — все в белых рубашках и синих сандалиях. Я в красных сандалиях, а Боба в коричневых. Боба несёт заводной паровоз, а Рафис винтовку. У него замечательная винтовка. Её сделал дядя Али. Он всё может сделать — стул, стол, табуретку… У нас в прошлом году была ёлка огромная. Мы стали ставить её — ну никак! — ёлка всё время падает. «Крест надо, — говорит папа, — где я возьму его?» Мы опять ставим ёлку в бочонок, а ёлка всё время падает. Входит дядя Али, говорит: «У вас доски есть?» Мы говорим: «Какие доски?» — «Деревянные», — говорит он. Я принёс две дощечки. А он говорит: «Толще есть?» Я говорю: «Толще есть». Он говорит: «Тащи их». Он берёт эти доски: раз-два — и крест готов. Мы так удивились! Соседи у нас просто редкие. Мы к ним ходим. Они ходят к нам. Папа музыке учит Раиса, Рамиса, а Расим, Рафис ещё маленькие. А то папа их тоже учил бы.
Мы идём на бульвар всей компанией.
А на бульваре народу! Море как зеркало. Играет музыка. Папа держит меня крепко за руку, а я иду по барьеру. А за барьером море. Там катают на катере.
— Кто со мной? — говорит папа. Он идёт первый на пристань.
Мы садимся в катер. Мотор тарахтит, и мы едем. А я сижу с гармонистом. Он вовсю играет. И поёт здорово:
Любимый город может спать спокойно…Я тоже пою, поют братья Измайловы. Все поют.