Тетраграмматон микрорая
Шрифт:
А в кофейне данные на экране успели обновиться. В графе «Новые письма» чернела жирная единичка.
1bibaby : Сталкер, сталкер. Ты, должно быть, никак не забудешь моего колючего письма. Господи, какая же я была дура! И понадобилась-то самая малость для понимания. Денёк без твоих писем, и мне уже нечем дышать. Все эти дни ловлю себя на мысли, что воображаю, как пишу тебе неумные слова неровными строчками. Какая глупость, да? Вот уж никогда бы не подумала, что так бывает. Я рассказала про тебя маме, и представляешь, мама мне говорит, что ты очень хороший и сильный человек. А она редко кому такое скажет, такая уж у меня мама. Но она тут не при чём. Знаешь, я бы сама так и сохла-стыла, да молчала, и от стыда да гордости тебе не стала бы писать. Только вот Юлька, подружка моя и соседка выловила в подъезде и прямо так за рукав цап. Стой, говорит, ну-ка посмотри на меня. Смотрю. А Юлька лоб морщит и губу смешно закусывает, она всегда так делает. А ну-ка, рассказывай, что у тебя за хахаль нарисовался. Вот как скажет, так и перечить нельзя, такая у меня Юлька. Пришлось выкладывать. Никакой, говорю, не хахаль, даже вполне обычный парень. Ну да, издалека, ну да, постарше меня лет на шесть, да вот ни семьи, ни детей, да мало что мозги на месте, ещё и сердце не пуганное, открытое миру. Юлька начала было сомневаться, ну я ей пару писем твоих показала, ничего, ладно? Мне же надо с кем-то поделиться. Я сама-то робкая и неумная, это тебе каждый скажет. Всё больше строю из себя колючку занозную, а по правде-то я не такая. Да это ты и так уже понял, зря ли я тебя тут расхваливаю? И что, говорит мне Юлька: Ты ещё думаешь? Он, говорю подруге, дочки моей фото просил. Может с виду они нормальные, те, которые детей насилуют, и говорить могут ласково. Так это умелая маскировка. Иначе давно бы всех переловили. Юлька стукнула себя ладошкой по лбу и расхохоталась. Что же ты, совсем ни капли не понимаешь, говорит мне. Начиталась сетевых новостей, как по окраинам маньяки толпами ходят, и давай его туда же? Читала ведь да? Новостная лента в том месяце так и чернела этими россказнями. Ну да, ты же у нас девушка впечатлительная. Да будь он извращенец, он что, на мордашку твоей лапули возбудится? Не могла большей глупости выдумать? В кои-то веки нашла парня, которому нужно не только то, что у каждой бабы между ног. Ду-рё-ха! Я бы на твоём месте. Ну и понесла в том же духе. Я слушала её, слушала, а потом не выдержала и разревелась. Представляешь, как девчонка. Юлька к холодильнику, у меня там пол бутылки кагора припасено. Вернулась, стакан мне в руки дала и говорит: «Ни что же за напасть-то такая. Обиделась, или что?» А я слова сказать не могу. Знаешь, Тамплиер, так бывает. Не горько и не весело, хотя от веселья слёзы льются не часто, но вот полились. Как будто были в какой-то чаше, а потом раз и через край. Сижу и реву. Так сидела минут пять, потом ничего, отошла. А то, что там Юлька говорит, так то Юлька, а не я. Кто бы был на чьём месте, ну а я на своём. Так же, как и ты. Если бы ты был не на своём, то мог бы приехать. А как приехал бы, так и получил бы мигом от ворот поворот. Сам ведь знаешь, не так всё делается, когда делается наспех. Боже, что я пишу? Ты не думай себе ничего, ладно? Я всё ещё немного тебя боюсь. Стоп. Стыдно мне, понимаешь? Столько дней не писала тебе, тебя не читала, а даже не поздоровалась.
Ну здравствуй, наконец. Надо же, как я с тобой связалась. Ты даже не представляешь, чего тут всё это время было. Хотя, конечно, ничего страшного, со всеми бывает, но я переволновалась ужасно. Лапулька болела, простудилась на ровном месте. Может снега съела, детки это любят. Вот я пять дней до почты ни шагу, а то бы раньше написала. Ещё позавчера, как Юлька меня встряхнула. Но с дочуркой всё хорошо, Слава Богу. Так что я сейчас побегу. Буду сидеть рядом, пока она спит, а то ведь, не ровен час, чихом захлебнётся. Ужас, что бывает. Да ничего, не велика работа — сидеть да присматривать, но маме своей я лапульку сейчас не доверю. Инстинкт у меня. Матёрый такой, материнский. Хи-хик. Ну и правда, буду рядышком сидеть, у меня, кстати, вышивка есть. Купила возле вокзала в киоске. Вроде как икона Божьей Матери, хотя, конечно, разве это икона? Но вот сижу, иголкой в пяльцах мулине, как будто рисую, и за лапульку спокойнее. А только зябко тут у нас. Ночи холодные, пальцы мёрзнут. А если поздно совсем, да холодно, пойду на кухню и молока себе подогрею. Как будто не только сама выпью, но и лапульке дам, хоть и спит. Давно грудью не кормлю, с года, а олучается как будто кормлю. Не знаю, понимаешь или нет. Ладно, Сталкер, пришлю тебе как-нибудь фотографию. Только хорошие все отпечатаны на фотобумаге, а сканер найти непросто. Попробую. Побежала я. Кстати, рассказик скинула на флэшку. Спасибо огромное, я обязательно его прочту. Видишь, я себе тут флэшку прикупила, как базу данных сдала. Мелочь, конечно, а удобно. Может, иногда буду дома писать тебе письма, если вдруг на почту попасть не удастся. А по дороге куплю шоколадку белую. Устроим дома лакомый час. Лапулька порадуется, да и мы с мамой. Пока-пока, Тамплиеровый Сталкер.
Никогда под кузовом самосвала с горохом не стояли? А я как будто там оказался. Кузов нараспашку, ну и дробью сверху на голову. Огорошила. В который раз поразительно кратко, а информации много. Мне бы так. И видно, что даже не перечитывает. Шпарит как под диктовку, а главное, быстро. Четверти часа не прошло, как рассказ отправил. Ладно, у всех свои причуды и навыки. А мне поблажка. Теперь буду брать письма на флэшке, и писать ответы дома. А вот ритуал посещения почты и отправки писем надо сохранить. Без него ниточка станет тоньше.
Но она не такая хилая, как мне казалось ещё десять минут назад. Гороховый град выдержала. В метафизическом смысле.
Когда закрылись все личные окна, я прервал соединение и покинул почту.
Всю дорогу к дому меня переполняла лёгкость. Дышалось так, как будто прохладный городской воздух наполнен распылённой амброзией. Где там бензиновый запах или грустный след снежной пыли? Растворились, я перестал их замечать. Мир вокруг стал тоньше, и каждый миллиметр пространства вокруг бесшумно звенел. Как если бы всё вокруг состояло из множества стеклянных пластин или ажурных снежинок. Сила тяжести осталась где-то там, далеко и внизу. Ногам не было до неё никакого дела, и каждый мой шаг бессовестно нарушал законы природы. Я не шёл, а летел. Пульс то замирал, и я со страхом падал в ожидание на паузе между ударами сердца. То стучал какой-то необыкновенно живой дробью. Дыхание и сердце выбились из оркестра, каждый музыкант играл свою собственную музыку.
Так и влетел домой, немного взмыленный, сильно лохматый и счастливый до глупости. Маша. Хотелось ласкать это имя на вкус, слушать свой собственный невнятный шёпот, произносить имя на тот или иной лад, всякий раз по-разному.
И я боялся сказать что-то большее. В имени было всё, что мне хотелось понимать, переживать и удерживать. Сейчас этого достаточно. В самый раз, а там посмотрим. Она верно рассудила: нельзя спешить. Ну, так и не буду. А остальное, большее, хрупкое и наивное, словно микроскопический эмбрион, пусть пока останется неназванным. Как сказочная птица. Не вспугнуть бы, да не упустить навсегда. Взгляд. А слово и подавно.
Блистер с подарком от Лёхи отменно выдержал поездку, и миниатюра нашла себе место на полке среди других вещичек. Кто назовёт безделушками мелочи, если у каждой своя история? Тут и раковина с морского побережья, и когда-то не съеденный счастливый билет. Раз, два, и обчёлся, только каждая из них ценна своей ниточкой. А душа без ниточек лысая, скользкая. Что-то я отвлёкся, на философию потянуло. А надо заняться делом.
После душа и ароматного кофе стало спокойно. Мысли и эмоции пришли в равновесие, пора бы их снова подстегнуть. Компьютер заурчал и мигнул разбуженным глазом системного блока. Я уже открыл письмо, чтобы обстоятельно ответить, но острый коготок стыда настырно царапнул живое. Ай, а ведь чуть не забыл.
Трубка пропиликала номер из памяти. И после трёх длинны гудков база отозвалась голосом Лёхи:
— Ага, пришвартовался, птиц перелётный.
Обожаю громкую связь. Рыбки её не пугаются, кстати, не забыть бы покормить. А мне приятно ходить по комнате, с кофе в руках и разговаривать не с трубкой, прижатой к уху, а с голосом абонента. Когда звучит в воздухе, он по-особому живой. Не такой плоский.
— Пришвартовался. Капеллан твой строго на меня смотрит.
— Это он из-за ракушки?
— Нет. Я его вперёд поставил.
— Ого, не слабо так! Значит, удостоился чести. Ай да капеллан.
— Твоими молитвами.
Лёха рассмеялся, и я услышал звук неторопливой затяжки. Звук был такой, будто из динамика базы вот-вот повалит табачный дым.
— Слушай, Тамплиер, если я правильно понял, была задумка опровергнуть версию о Граале, как о сосуде с кровью Христа. И к чаше с Тайной вечери ты его не относишь. Получается, мысль о Граале почтенный де Труа почерпнул из встречи с этим странным рыцарем. У твоего Парцефаля совсем не канонический взгляд на Бога и проявление божественного.
— У француза де Труа рыцаря зовут Персеваль. Парцефаль это более поздняя обработка имени, немецкая. Французский роман лежал в основе всех дальнейших историй на эту тему. Извини, что перебил, просто я в теме.
— Ха! Он в теме. Я тоже не сбоку припёку. Кстати, причастность Тамплиеров к Граалю по современным данным опровергается. Раньше да, их отождествляли с орденом Хранителей Грааля. По твоей версии, рядовые тамплиеры-рыцари, о Граале вообще не слышали. Очень реалистично. Читать умели только монахи, и то не все.
— Лёха, ты правильно понял. И не забывай, это эпоха Крестовых походов. Самый разгар, когда Иерусалим был в руках крестоносцев. Воинственные госпитальеры стояли мощным гарнизоном за каменными стенами и пыжились, какие они там хозяева. В тот период идея завоевания Святой земли достигла апогея. Оба мира, запад и восток, достигли хрупкого равновесия, можно сказать мира. Дальнейшую конфронтацию вызвали нападения рыцарей на караваны. Ну, эта история сейчас и так всем известна. Дело не в этом. В те же времена было принято считать, что чаша с Тайной вечери, а также фиал с кровью Иисуса находятся в Константинополе. И церковь никоим образом не допускала иных рассуждений. До поры.
— Ага, до той самой поры, пока крестоносцы в четвёртом крестовом походе не разграбили великий христианский город, — подвёл итог Лёха, — Теперь понятнее. Выходит, де Труа вовремя подсуетился с идеей поиска Христианских святынь. Вумный был, а?
— Было, кому надоумить.
— Ты про Персеваля?
— По моей версии, он тоже сыграл роль. Только ещё был прецедент с копьём Лонгина. Якобы, крестоносцы нашли его в осаждённой крепости, а потом прорвали осаду и разгромили турков. После такого доказательства силы и святости все быстро забыли о копье, хранимом в Константинополе. Правда, потом провели дознание. Тот, кто нашёл копьё в крепости, пошёл по углям с куском железа в руках. Если святыня настоящая, раскалённые угли-ордали не причинят вреда. Так рассуждали крестоносцы. А бедолага умер от ожогов. Но идея поиска святых реликвий прочно угнездилась в общественном сознании. Кретьен де Труа ей и воспользовался.