Шрифт:
Глава 1
На вокзале в Пуатье, где нужно было пересесть на местный поезд, у нее больше не хватило сил сопротивляться. Десять раз она прошла перед буфетом, волоча за собой чемодан и задевая им каждого встречного. Неприятное ошущение в груди по-настоящему тревожило ее, и чем ближе она приближалась к цели, тем сильнее оно ее охватывало. Ощущение было такое, словно огромный воздушный пузырь — примерно такой же большой, как и ее груди, поднимался к горлу и на своем пути в поисках выхода сдавливал внутренние органы; тогда она встревоженно,
Она выпила бы кофе. Она пообещала себе не пить ничего, кроме кофе, но потом, уже у стойки, перед мывшим стаканы официантом с закатанными рукавами, проговорила, чувствуя, как краска заливает лицо:
— Я думаю, мне стоит выпить маленький стаканчик коньяка. Я не очень хорошо себя чувствую. Это, верно, из-за жары?
Было действительно очень жарко. Стоял август, и экспресс, доставивший ее сюда из Парижа, был битком набит людьми, едущими в отпуск.
Роясь в своей сумке в поисках денег, она невнятно пробормотала:
— Налейте-ка мне еще один.
Она вела себя так не потому, что ей казалось, будто все на нее смотрят. Это ощущение появилось совсем недавно, только в поезде. Маленький мальчик, ехавший с родителями, нескончаемо долго сверлил ее взглядом, и она от неловкости почувствовала, как на нее опять накатывает.
Это была просто усталость. Вот и все. Да еще и возраст. Не просто возраст сам по себе, а изношенность. Она была старой глупой клячей, но у нее не хватало смелости уйти, подобно настоящей животине, в укромный уголок и там умереть.
В поезде ехали и другие пожилые женщины, еще и постарше ее; они щедро демонстрировали свои оголенные спины и часть груди и ехали совершать свои маленькие безумства на песчаных пляжах.
Неторопливой железной дороги былых времен больше не существовало.
Правда, пересадку делали на том же пути, напоминавшем запасной, у самого конца платформ, но вместо прежних высоких вагонов пассажиров теперь ожидали серебристые моторные вагоны; эта автомотриса бесшумно мчалась среди полей, издавая время от времени короткие гудки.
Она надеялась, что приедет, когда уже опустится ночь: так ей было бы проще незаметно проскользнуть на главную улицу и идти вдоль домов. Но из-за летнего времени и в семь часов вечера небо оставалось светло-голубым, с добавлением какого-то двусмысленного красного цвета от заходящего солнца. Коровы в полях отбрасывали огромные фиолетовые тени, а ослепительные отблески в оконных стеклах на фермах казались вспышками огня.
Маленькой девочкой в такой же вечерний час, когда ощущается угроза небытия или вечности, она уже испытывала страх — подобно страху перед чистилищем, по катехизису, — и перед ее внутренним взором сейчас снова представала стоявшая за окнами ее комнаты липа с застывшей листвой, и каждый лист казался вырисованным, словно на гравюре; ей вспоминались неясные шорохи в доме, которые едва уловимо ширились, пока наконец треск навощенного паркета не воспринимался как взрыв в тишине.
Она сосала мятные карамельки, чтобы заглушить запах алкоголя. И вот уже, по меньшей мере в третий раз после отъезда из Парижа, ощутила необходимость стереть платком последние следы косметики со щек. Сначала-то она решила совсем не подкрашивать лицо, может быть, и не пудриться, но потом, в самый последний момент, уже полностью одевшись, она посмотрела на себя в зеркало, и ей стало стыдно за свое бледное, как луна, лицо. Не хватало еще вызвать у них страх, если она приедет с видом умирающей или будет похожа на привидение.
У нее было вполне хорошее, хотя и совсем простое платье; шляпа — из самых приличных, какие только можно купить по случаю; через руку она перекинула легкий плащ.
В вагоне она не встретила никого из знакомых. Правда, она едва осмеливалась поднимать глаза на попутчиков, как бы пытаясь сохранить для себя возможность к отступлению.
«Если отеля „Золотое кольцо“ больше не существует, я уеду сегодня же вечером».
Потом, поскольку была суббота и по улицам гуляло много народу, она подумала: «Если у них нет свободной комнаты, в другом месте я искать не буду».
Оставалось всего несколько минут до прибытия, и воздушный пузырь уже не исчезал из ее груди. Поезд остановился у маленького, почти не изменившегося вокзала, а она не осмеливалась подняться, потому что на нее опять накатило и она подумала, что сейчас обязательно умрет. Тем не менее она оказалась на платформе, где, несмотря на дневной свету только что зажгли фонари, а какой-то мужчина в фуражке с блестящим козырьком сделал вопросительный жест, указывая на ее чемодан, и спросил:
— Такси?
Она так ничего и не увидела. Все произошло слишком быстро. Раньше у вокзала такси не было, как не было и всех этих частных машин, запрудивших привокзальную площадь.
— В отель «Золотое кольцо».
Дверца захлопнулась. Она успела заметить дома, показавшиеся ей совсем маленькими, да улицу, до конца которой, у моста, они доехали почти сразу же.
— У вас не осталось багажа в камере хранения? Его не нужно забрать?
Ей не терпелось оказаться внутри, в безопасности, и она низко наклонила голову, чтобы помешать прохожим увидеть ее лицо. Невероятно, чтобы у отеля были прежние хозяева, месье и мадам Луазо (мадам Луазо, Матильда, носила парик): когда она уехала отсюда, им обоим было по меньшей мере по семьдесят лет. Справа она успела мельком заметить новое крыло здания, пристроенное недавно, и ей показалось, что чуть дальше она разглядела на террасе металлические столики среди растущих в кадках лавров.
— Для одного человека?
— Для одного.
— На ночь или на несколько дней?
— Может быть, на несколько дней.
Она не знала. Вряд ли она проведет в отеле больше одной ночи. Это было почти немыслимо, но ей казалось, что этими маленькими хитростями ей удастся избежать худшего.
— Семнадцатый номер свободен, Мартина?
— Жилец уехал, но я не знаю, успели ли прибрать комнату.
Они были совсем молодыми и, должно быть, поженились недавно; казалось, они играют в хозяина и хозяйку отеля. Мартина крикнула с лестницы: