Теза с нашего двора
Шрифт:
Марина с ребёнком вторые сутки жила одна — Тэза уехала в Киев добывать какие-то специальные справки о Жориных отсидках: Жора в Америке пытался доказать, что сидел в тюрьмах не за воровство, а за борьбу с коммунистическим режимом — это давало дополнительные льготы.
Марине было уже далеко за сорок. За прошедшие годы ей удалось сохранить свою непривлекательность и картавость. Но фигуру она заметно
— Вы хотите бедя изнасиловать?
Её поведение было настолько неожиданным, что Стёпа растерялся и забормотал что-то вроде «конечно, нет… но, в общем, да…».
— Тогда зачем здесь?.. На мокгой земле?.. Я живу чегез улицу, напготив. Пойдёмте ко бде.
Стёпина эрекция окончательно погасла, кровь вернулась в организм, стала промывать мозги, и Стёпа смог соображать. Он понял, что предложение очень перспективно. Только спросил:
— А вы живёте одна?
— Одна.
Когда они вошли в квартиру, им навстречу бросились кот Филя и дворняга Лялька.
— Покогмите их, — Марина протянула Стёпе кастрюльку с едой и указала на две миски в передней, — а я забегу Анюту у соседки.
Она вышла. Всё ещё растерянный Стёпа вылил варево из кастрюли в обе миски — кот и собака радостно зачавкали. Вернулась Марина со спящей дочерью на руках. Она уложила её на маленький диванчик, накрыла одеялом.
— Сейчас пгиготовлю ужин. — И вдруг увидела пятно на его рубахе. — Ой, смотгите… Это надо сгочно постигать, пока свежее.
Она стала расстегивать его рубашку. Он сопротивлялся.
— Я сам… У меня есть стиральная машина.
— В машине не отстигаешь — надо гуками. Снимайте, снимайте!.. — Стащив с него рубашку, внимательно оглядела его. — Какие плечи!.. У тебя кгасивая фигуга… — Подошла ближе, положила ладони ему на шею. — Ты ещё не пегедумал бедя насиловать?..
Он, совершенно обалдевший, отступил на шаг приговаривая «Погодите, погодите…».
— Но ты же хотел?
— Там одно, здесь совсем другое…
— Что тебя смущает?
— Ребёнок… Собака, кошка…
— Тогда я буду насиловать тебя.
Притянула его голову к себе, впилась в его губы вампирским поцелуем, и Стёпа почувствовал, как вся кровь из организма стремительно переливается в его безразмерный детородный сосуд.
Когда изнасилование состоялось. Стёпа закурил и спросил:
— У тебя давно не было мужиков?
— После мужа очень гедко, от случая к случаю. Я же не кгасивая. Если бы не темнота, ты бы на бедя не бгосился.
— В женщине самое главное фигура и характер. Фигура у тебя классная, а характер — просто потрясный. Откуда ты такая?
— Из Изгаиля.
— Израиля?! — он аж подскочил. — Ты не врёшь?
— Могу показать паспогт. — Она встала и принесла ему темно-синюю книжицу. — Я из Одессы улетела в Амегику. А потом вместе с бабушкой мы пегеехали в Изгаиль. Сейчас живём в Тель-Авиве, недалеко от могя,
Он слушал и с восторгом рассматривал её паспорт. Потом вдруг предложил:
— Выходи за меня замуж.
Она рассмеялась:
— Вот так вдгуг?
— Нет!.. Не вдруг!.. Мне давно пора — уже не мальчик. Ты не сомневайся: я евреев очень уважаю. У меня напарник в гараже был Виля Шикер — это мой лучший друг. Когда брали бутылку на троих, нам третьего не требовалось: Виля пил за себя и за того парня… Он уже тоже в Израиле. Хочет открыть частный вытрезвитель, но жалуется, что ещё не весь контингент подъехал… У меня прадед по отцовской линии Шварц, так что я считаю себя тоже евреем. Правда, Виля говорил, что при моей внешности, я могу быть идеальным натурщиком для памятника антисемиту… Но я, действительно, очень уважаю евреев и очень люблю яичницу с мацой… Как хорошо, что мы встретились!.. Я ведь уже подал документы в посольство… Слушай, ты напрасно на себя наговариваешь, ты — классная баба… Можно, теперь я тебя изнасилую?..
Больше он уже ничего не помнил, потому что вся кровь опять стремительно покинула организм.
Эммануил помогал Тэзе распространять часть её билетов, чинил ей телевизор, приносил первую клубнику, которую покупал на рынке по астрономическим ценам, оставляя у торговок почти всю свою мизерную зарплату ночного сторожа (больше его никуда не брали).
Он посещал премьеры во всех театрах, ходил на все концерты и презентации — его всюду пускали без билетов, без приглашений — это был свой городской юродивый, которого любили и жалели.
По субботам он посещал синагогу, молиться не умел, но вместе с молящимися раскачивался и завывал в унисон. Один из раввинов подарил ему тору на русском языке, которую он постоянно перечитывал и всегда носил в боковом кармане пиджака. На вопрос «зачем?» повторял слова раввина:
— Тора — карманная родина еврея.
Каждый вечер он провожал семьи, уезжающие в Израиль, помогал грузить вещи в машину, ехал на вокзал или в аэропорт, носил чемоданы, прощался, обнимал, желал удачи. На вопрос «Почему сам не едешь?» убеждённо отвечал:
— Нельзя бежать отсюда всем, нельзя!.. Здесь скопилось много зла и ненависти, поэтому Бог не любит эту землю — вот она и болеет. А вместе с ней болеем и мы. Именно здесь полыхнёт большая беда и догонит нас, куда бы мы ни уехали. Кто-то должен остаться и гасить этот пожар, пока он не распространился по всему миру.
— Как же ты, Чайник, собираешься бороться? — насмешливо спрашивали у него. — Как?
— Я открою свою звезду и покажу её людям — они станут добрей и беда отступит.
Осенью он ходил по улицам с канистрой воды и заливал урны, в которых жгли жёлтые упавшие листья.
— Это же крематории! Ведь листья — дети деревьев!.. Их нельзя сжигать!.. Им же больно!..
Он плохо спал. Один и тот же сон мучил его еженощно: Тэза в ночной рубашке пробирается сквозь лес из одних кактусов. Они огромные, колючие, безжалостные. Он бросается в эту чащу, чтобы её предупредить, защитить, прикрыть собою, но они не подпускают его к ней, выдвигают иголки и рвут его тело до крови. Он просыпался от собственного крика, хватался за голову и начинался приступ.
Самый тяжкий приступ случился с ним в квартире у Тэзы, когда он пришёл поздравить её с Новым годом. Он упал, качался по полу и стонал: