Тезей (другой вариант перевода)
Шрифт:
Весна на Крите ранняя. В раскрашенных вазах дворцовых покоев появились бледно-желтые нарциссы и ветки цветущего миндаля; молодые люди украшали фиалками волосы, а дамы - своих кукол... Кукол-мальчишек, которых они будут нянчить до середины лета, а потом повесят на фруктовых деревьях; потому что, так же как во всё остальное, они играли и в жертвоприношения. Солнце грело жарко, и снежные шапки на горах исчезали прямо на глазах, а море в этот сезон перед началом южных ветров было спокойно и мягко.
Я ходил на пиры к придворным и иногда встречал там акробата, или танцовщика, или девушку с ручными птицами, или певца - людей из-за моря. При каждой возможности я подходил к ним вплотную и давал им услышать имя мое и мою эллинскую речь - но из Афин ничего не было.
Проходили дни, миндаль в раскрашенных вазах отцвел и осыпался снегом на раскрашенные изразцы... Один из вождей отказался продать Астериону свой земельный надел неподалеку от Феста и умер от какой-то странной болезни, - а ведь он был в родстве с самим Миносом!
– наследник его испугался и продал землю... Коренные критяне шептались по углам и рассказывали длинные истории о прежних временах... В Бычьем Дворе плясуны собирались кучками, как всегда бывало, - там вечно полно было сплетен и интриг... Но, если прислушаться, говорили они о доме своем, о родных. Этого раньше не бывало, это было, как замороженный ручей, что тает по весне... Но дни шли, - и однажды ночью я услышал, как поднимается ветер. Над рогатой крышей и по дворам Лабиринта засвистел штормовой южак, что запирает критские воды для кораблей с севера.
Я лежал на спине и слушал с раскрытыми глазами. Вдруг появилась какая-то тень. Когда тушили лампы, в Бычьем Дворе всегда кто-то куда-то крался - но это был Аминтор. Он наклонился ко мне и прошептал:
– В этом году рано началось, Тезей. Критяне говорят, на полмесяца раньше обычного. Это мойра, Тезей, никто тут не в силах помочь, но мы можем обойтись и сами.
– Да, - говорю, - мы обойдемся. Быть может, брат Гелики не добрался до Афин...
Критяне уже неделю ждали этого ветра, но Аминтор дрался вместе со мной на Истме и в Аттике - и теперь хотел спасти мой престиж.
На другой день Фалестра затащила меня в угол:
– Что с тобой, Тезей? У тебя такой убитый вид!.. Никто не думает о тебе хуже из-за того, что задул этот ветер. Это было прекрасно придумано про эллинский флот, так мог говорить лишь настоящий воин. Надежда на помощь помогла нам подготовиться, а теперь нам помощь не нужна!
Она хлопнула меня по плечу, как мальчишка, и зашагала прочь. Но я чувствовал, что над Бычьим Двором нависла тень, и она это тоже знала.
На следующую встречу в архивном подвале я шел медленно, через силу, но старый Пирим лишь кивнул мне с угрюмой улыбкой, словно мы с ним выиграли пари. Он был человек закона, как говорят на Крите, а у них профессиональная привычка - ожидать худшего. Я ничего не обещал, потому у него не было ко мне никаких претензий. Он неожиданно сказал: "У сына есть план. Рискованный, правда, но за неимением лучшего может пойти". Голос был суров и бесстрастен, но в глазах его я заметил гордость и печаль.
Его сын-воин, Алектрион, шагнул вперед. Среди пыльных полок и иссохших пергаментов он смотрелся словно зимородок на засохшем дереве: тусклый свет играл бликами в его ожерелье из розового хрусталя и налокотниках из чеканной бронзы; на поясе сверкали зеленые жуки, что египтяне сушат специально для украшений; и от него шел запах гиацинтов. Он сказал, что если один из вождей клики Астериона умрет, то они все будут присутствовать на его похоронах; и в это время, пока их не будет, мы можем захватить Лабиринт.
– Хорошо придумано, - сказал я, - а кто-нибудь из них болен?
Алектрион рассмеялся. Зубы у него были белые-белые; у них есть такая смола - мастика называется, - так критские модники ее специально жуют, чтобы зубы отбеливать. Рассмеялся он.
– Да, - говорит.
– Фотий болен, хоть он еще не знает об этом.
Это был начальник личной стражи Астериона, здоровенный парень эллинского телосложения, со сломанным от кулачного боя носом. Я поднял брови.
– Как это можно сделать?
– спрашиваю.
– О! Он очень заботится о своем здоровье. Единственный способ заставить его драться. Я это сделаю, и он, по-видимому, выберет копья.
Что на Крите еще бывают смертельные оскорбления - это была новость для меня. Но я думал не об этом, а о том, что вот такого человека, как Алектрион, нам ни в коем случае нельзя терять. Но он был старше меня на пять лет, так что я не мог с ним спорить, я только спросил:
– Когда это случится?
– Этого я сказать не могу. Мне нужен правдоподобный повод для ссоры, иначе он догадается, что здесь что-то нечисто. Но держи своих людей наготове.
Я согласился, и мы разошлись: они с отцом к лестнице, по которой спускались сюда, а я - наверх, к святилищу. Мы никогда не пытались провожать друг друга, даже взглядом, и самые близкие их друзья среди придворных не знали места наших встреч. От тайны подвалов зависело все наше дело.
Я пришел к Ариадне и рассказал свои новости. Она обрадовалась, что не мне надо биться с Фотием, - его трудно будет убить, - потом спросила, когда будет поединок, - она должна его видеть... Я сказал - не знаю. И больше мы не разговаривали ни о чем. Со всеми этими заботами нам не хватало времени на любовь; расставаясь, мы часто мечтали о том, что вот поженимся - и не будем вылезать из постели аж пока солнце не поднимется над горами высоко-высоко... А следующая ночь была ночью поста: завтра - Бычья Пляска.
Но вечером, после ужина, у дверей Бычьего Двора раздался смех и звон золота. Удовольствие пройти к нам после наступления темноты недешево стоило. Вошел Алектрион, оживленный, блестящий, в юбочке, усыпанной жемчугом, с жасмином в волосах, в ожерелье из полосатого сардоникса... Он разгуливал среди плясунов, заигрывая то с одним, то с другим, болтая о ставках пари и о новом быке, - как болтал бы любой светский шалопай, - но я заметил его ищущий взгляд и пошел ему навстречу. "О, Тезей!..
– он состроил мне глазки и игриво поправил прическу.
– Нет, клянусь, ты - это само непостоянство! Ты забыл о моем пире и поужинал здесь! У тебя камень вместо сердца, клянусь!.. Но я и сейчас готов тебя простить, если ты придешь послушать музыку. Но поспеши - вино уже налито..." Я извинился перед ним и пообещал тотчас быть. "Вино уже налито" - это значило, что дело не терпит отсрочки.
Мы вышли в Большой Двор. Было еще рано, но там было море света от ламп и множество людей с факелами. Он остановился у колонны, облокотился на нее по-критски небрежно и изящно... "Как ты можешь быть таким жестоким? !" - это мимо нас кто-то прошел. Он потрогал мое ожерелье, притянул меня к себе и сказал тихо: "Минос послал за вами. Путь отмечен как в тот раз, вы должны пойти туда один". Казалось, он выучил эти слова наизусть, но до сих пор у меня не было связи с царем иначе, как через Богиню... Я смотрел ему в глаза, пытаясь разгадать, что это - не ловушка ли. Его критское обличье, его щегольство, фатоватые манеры - всё стало подозрительно, раз уж я усомнился в нем. Он встретил мой взгляд и взял меня под руку - со стороны глядеть, так нежно взял, но пальцы впились словно бронза: "У меня есть пароль для вас. Полюбуйтесь - и возьмите словно это мой подарок.
– Он раскрыл ладонь.
– Я должен был сказать вам, что он очищен огнем... Носи его, дорогой мой, и думай обо мне!" - мимо снова кто-то прошел.