The Phoenix
Шрифт:
Очередная порицательная загадка.
– Что это значит? И как все это относится к Чарли? – не удержавшись, спрашиваю я.
– К Чарли? – она улыбается. – Прямо пропорционально тому, как это относится и к тебе.
Пэгги – милая, хрупкая, но до чертиков жуткая женщина. Это неопределенное поведение пугает меня. Все эти словечки уж больно напоминают историю о том, как мать одного из предавших полукровок сошла с ума. Очень похоже на то, что у женщины, сидевшей передо мной, не все дома.
– Фениксу не взлететь без того, кто опекает его. Единственный верный
Она смотрит на меня так, словно ответ уже разжеван и положен мне в рот, но на деле я ни черта не понимаю.
– Может, поконкретнее?
– Как же, Беатрис. Твой сводный брат – Чарли – стал тебе по-настоящему дорогим, верно? Потому что они переписали твое восприятие. Потому что он был тебе никем, вы познакомились за несколько недель до того, как Фениксу суждено было исчезнуть.
– Это бред. Я знаю Чарли с тех самых пор…
– С тех самых пор, как тебя забрали у меня, – чересчур громко продолжает женщина. – Все твои воспоминания – ложь.
– Да, и как я очутилась здесь, а? Из-за своих ложных воспоминаний? Я рискую остаться среди теней навсегда, только ради того, кто даже братом мне не приходится?
– Да, да, Беатрис, – загорается она еще больше. – Ты движешься в верном направлении, осталось лишь понять: Чарли не твой брат, а ты не скучаешь за ним. Все, что ты чувствуешь, заложено глубже твоих чувств и эмоций. Он – твой якорь, что держит тебя на плаву. Так, как если бы ты была…
– … его хранителем, – звучит третий уже знакомый голос.
Бьянка стоит совсем в проходе кухни. Лицо ее обеспокоено. Кажется, ее «ты поймешь» не работало, и я не замечала, что время мое на исходе.
– Нет, нет, еще немножко, – Пэгги хватает меня за руки, отчего я, в очередной раз, шарахаюсь в сторону.
– У нас нет больше времени.
– Послушай, Беатрис, – женщина с остервенением оборачивает меня к себе, – ты должна быть сильной, ясно? Мойры на стороне первородного, и, когда он восстанет, «огненной птице» суждено погибнуть. Так и должно быть, милая. Не бойся смерти, слышишь? Ты под опекой Апполона. Будь мудрой и смелой, Беатрис. Запомни: Огонь не должен погаснуть.
Напоследок ее сухие, тонкие губы касаются моего лба. В это мгновение по щекам начинают течь слезы. То ли от понимания, что моя мать – настоящая мать – мертва, то ли от мысли, что мне не увидеть ее больше. Слезы все катятся, а она все держит мое лицо в своих хрупких ладошках. Несколько минут спустя она переплетает наши пальцы и шепчет что-то успокаивающее. Что-то нежное, милое, трепетное, что-то, чего я никогда прежде не слышала. Мои воспоминания – ложь. Моя прежняя жизнь – ложь. Так значит и причин ненавидеть эту обязанную, влюбленную женщину у меня нет? Но Бьянка непреклонна. Она аккуратно расцепляет наши пальцы и помогает мне подняться.
Мыслей слишком много. Понимания – ноль. Все, что происходит вокруг, как в тумане. Вот я встала, прошла несколько шагов и едва не споткнулась о кухонный столик. В последний
– Это он? Он – Феникс?
И ее короткий кивок хуже ржавого ножа, что вспарывает грудную клетку. Мама. Мамочка. В этот момент мне хочется обнять тебя, а не слышать, как тихо скрипнула дверь, как где-то в нашей забытой реальности зазвучал гул знакомого завода. Как ты плачешь, то ли от счастья, то ли от горя, то ли от высвобождения. Теперь ты свободна, но мне от этого никак не легче. Мне не легче и от мысли, что Чарли – мой милый, родной, Чарли – тот самый феникс. Чертова птица, из-за которой всполошился весь Олимп. Которую ищут, которую ненавидят, которую, при нужном раскладе, убьют. Хуже становится только от того, что мои чувства выдуманы, и я не нуждаюсь в нем. Он не мой брат, а я не его сестра.
Слезы все текут по щекам, оставляя солоноватые разводы на губах. В том самом коридоре зябко и одиноко, даже не смотря на то, что совсем рядом стоит Бьянка. Свет ламп отливает серебром в ее глазах. Я разглядываю ее, словно произведение искусства: чуть вздернутый нос, волнистые волосы цвета вороного крыла, тот же шрам, оставшийся на виске коротким зигзагом, те же веснушки, но слишком бледное, будто полупрозрачное лицо. Она красивая. Наверное, так считал и Нико.
– Ты знала его, верно? – спрашиваю я. – Нико вспоминает тебя, по-моему, чаще, чем ему хотелось бы.
Я говорю без обиняков. Если между ними что и было, это осталось в прошлом. Бьянка умерла, он не смог назвать ее имени, но по-прежнему хранит ее в своем сердце. От этой мысли чуть кольнуло в груди, но я не придаю этому значения: слишком много случилось сегодня, чтобы я думала о таких мелочах, как отношения моего наставника с этой девушкой.
– Знаю, – как-то грустно отвечает она, и я запоздало прикусываю язык.
– Он помнит тебя.
– И это я тоже знаю, – улыбается она. – Слишком много мы пережили, чтобы эта головная боль забыла меня.
Странное дело – в этот раз я никак не реагирую на ее слова. Слишком много теплоты и ласки было в них, чтобы я начинала задумываться о собственном эгоизме.
– На самом деле, – она чуть медлит, глядя на меня сверху вниз, – я хотела сказать тебе спасибо. Ты изменила его, Беатрис. В лучшую сторону.
– Мне казалось, он остался прежним, – пожимаю плечами я.
Отношения наставник – ученик выбивают из колеи обыденности, и ты не особо задумываешься над тем, кто и как изменился.
– А теперь, я хочу показать тебе то, что еще никто и никогда не видел прежде.
В этот раз ее рука совсем мягко сжимает мое предплечье. Будто она больше не боится отпустить меня. Мысли мои далеко от происходящего, но я заметно напрягаюсь, когда понимаю, что это еще не конец «поездки».
– Выбирай дверь.
– Но я же не знаю, что будет за ними.
– Этот мир был создан Аидом. В его понимании – это хранилище для тех, кто не нашел своего покоя. Заблудшие души, погибшие не в свое время и не своей смертью, обремененные чужой смертью…
– И что изменилось? – нетерпеливо спрашиваю я.