The Rolling Stones. Взгляд изнутри

Ламблен Доминик

А еще мы получили вестерны! Пейзажи и костюмы Дикого Запада, салуны, индейцы. Мелких лягушатников, которыми мы и были, вестерны манили своей захватывающей экзотикой. Мы стирали подошвы или просиживали штаны в бесконечных завоеваниях Дикого Запада. Мы перебили уйму Апачей и обчистили великое множество дилижансов. Голливудские фильмы во многом поспособствовали тому, что традиционные образы жандарма и бандита канули в Лету. В детстве мы больше не хотели играть в уважаемых стражей порядка. Джон Уэйн, Ли Марвин и мой любимец Джеймс Коберн воплощали совершенно другой тип персонажей. Как знать, может, именно мы своим пренебрежением к полиции и симпатией к ковбоям посеяли первые зерна парижских студенческих восстаний мая 1968 года…

Тем не менее от количества просмотренных фильмов и всего, что было связано с США,

у меня просто глаза на лоб лезли. Популярностью также пользовались комиксы и даже открытки. Одного изображения небоскреба хватало на целые часы восхищенного созерцания, ведь ничего подобного мы никогда не видели. А их машины! «Кадиллак», «Шевроле», «Крайслер»… В сравнении с ними наши казались ничтожными колымагами, не достойными своего названия ящиками на колесиках.

Иными словами, все, что нас волновало, будоражило наши умы и заставляло плясать, все, о чем мы мечтали, было связано с Америкой. По ту сторону Атлантики бурлила настоящая жизнь, в то время как наша страна предлагала лишь серость и маскарад.

Я был одержим поездкой в США с десяти лет. Даже к двадцати годам это желание значительно перевешивало все остальные, и в тех случаях, когда я мог рассчитывать на солидные подарки от родителей, я просил не машину и не мотоцикл, а билет в это великое паломничество. Впрочем, в перерывах между воспитанием хлыстом мои родители обнаруживали благосклонность к открытию новых горизонтов, что было их несомненным достоинством. Они всегда были последовательны в своих требованиях, и в данном случае не имели ничего против того, чтобы их сын расширил свой кругозор и улучшил знание английского. Несомненно, их подход к приключениям был менее развлекательным, чем мой. Но главное, что они были не против, и в 1964 году, когда мне было 19 лет, мечта стала реальностью.

Познать радость путешествия на самолете я смог лишь через несколько лет, а пока отправлялся навстречу заветной мечте на борту «Аурелии» – итальянского теплохода и самого маленького судна, которое ходило через Атлантику. Для этого «Аурелии» требовалось девять дней, в то время как «Франция» проделывала аналогичный путь за четыре. Но, как говорится, тише едешь – дальше будешь. Для паренька моего поколения даже путешествие на теплоходе было необычайной роскошью.

«Аурелия» – самый маленький теплоход, ходивший через Атлантику.

Во время посадки со мной приключилась любопытная история. «Аурелия» была зафрахтована американской компанией, а в Америке имя Доминик с написанием, данным мне при рождении, – женское. Мужское пишется немного иначе [12] . И произношение этих двух имен различается. Так что эти милые люди зарегистрировали меня как девочку. Не то чтобы это задевало мое мужское достоинство, тут вставала проблема практического характера: по правилам в каюте теплохода могли жить до восьми человек одного пола. Соответственно, зарегистрировав меня как девочку, американцы отвели мне койку в женской каюте…

12

Dominique – имя, данное автору при рождении. В США является женским. Мужское имя – Dominic.

И вот я стою в каюте в окружении семи дамочек. «Какая удача!» – подумал я, впервые увидев свой гарем. Лучшего начала круиза и не придумаешь. Вот только все эти недотроги моего энтузиазма совершенно не разделяли. Абсолютно не воодушевленные новой «подружкой» в моем лице, они потребовали, чтобы меня отселили с глаз долой, заперли в трюме, выкинули за борт – неважно. Главное, чтобы меня не было в их каюте! Как будто они тоже придерживались мнения Чарли Уоттса.

1965 год. Шайенн, штат Вайоминг. «Go and Leave the Driving To Us» (100 000 км по США за 4 поездки).

После

такого чудовищного разочарования я решил изменить орфографию своего имени. В мои планы на будущее входило если не переехать в США, то, по крайней мере, находиться в постоянном контакте с этой страной, а потому надо было действовать. Я ни в коем случае не женоненавистник, но совершенно не хотел, чтобы меня вечно принимали за женщину и писали мне письма, начинающиеся строчкой «Дорогая мисс Ламблен».

Словно для того, чтобы я окончательно убедился в необходимости задуманного, всю поездку в мой адрес пели песню «Dominique» Жаннин Деккерс, известной как Сестра-улыбка. Эта бельгийская монашка, решившая уйти в музыку, пользовалась в Америке большой популярностью, и каждый раз, когда я представлялся, ответом мне был треклятый припев ее песни: «Доминик, ник, ник…» Отличный способ воспитать в человеке отвращение к собственному имени!

Отныне мое имя будет писаться иначе. Это в корне пресечет любые задевающие беседы о моей половой принадлежности и приблизит меня к моим мечтам школьника-американофила. Я не стал менять имя на Эдди или Джонни, но все-таки придал своему галльскому происхождению чуть более американское звучание.

Тем временем мы с моими галльскими корнями почти достигли цели. Чтобы добраться до Нью-Йорка на теплоходе, необходимо терпение, но результат того определенно стоит. Я открыл для себя этот город лучшим из всех возможных способов: приплыл сюда, подобно миллионам мигрантов, первыми отправившимися в это приключение. Приближаясь к Большому яблоку, наш теплоход словно оказался в кино. Мы проплыли под мостом Верразано-Нарроус, мимо Статуи Свободы с ее поднятым над головой факелом. В Нью-Йорке наступало раннее утро, здания окрасились в оранжево-золотистый цвет. И пока «Аурелия» подходила к докам, пассажиры купались в царившей здесь атмосфере сюрреализма. Солнце, с трудом пробиваясь сквозь желтую пелену, по мере нашего продвижения прорисовывало надменные очертания столь желанного города, от красоты и чрезмерности которого захватывало дух. Как, впрочем, и от теплохода «Юнайтед Стейтс», который маневрировал перед нами, швартуясь к своему доку. По сравнению с ним наше судно казалось ветхим, нелепым челноком. И довершали всю эту картину бесстрастные и высокомерные небоскребы. В тающем тумане нас встречал Нью-Йорк, безмятежный и величественный. Не могу сказать, что я так себе все и представлял. Нет, все оказалось гораздо лучше.

Первое в моей жизни прибытие в порт Нью-Йорка, 1964 г.

Ошеломленный и взволнованный первыми впечатлениями, я ступил на твердую землю и занялся поисками моего отеля «Таймс Сквер», который обнаружился в очень удачном месте – на углу 43-й улицы и 8-й авеню, всего в пятидесяти метрах от редакции почтенного издания «Нью-Йорк Таймс». К моему восторгу, в номере, который я делил с двумя другими французами, имелись телевизор и кондиционер, которых мы до этого никогда не видели. Как, в общем-то, и практически всего, что нас окружало. Соответствуя своему названию, отель находился в паре шагов от Таймс-сквера, места, пользовавшегося в то время довольно дурной репутацией, что, впрочем, никак не повлияло на желание сразу же туда отправиться.

От моей жажды узнать Америку не скрылось ничего. Я хотел все увидеть, все почувствовать. Моя поездка была приобщена к переезду Всемирной выставки в Нью-Йорк на следующие два года. Выставка шла неделю, и я собирался максимально воспользоваться этим временем, чтобы исследовать все достойные моего внимания уголки города.

Первым делом я ознакомился с достопримечательностями неизменного туристического маршрута. Забрался на крышу Эмпайр-стейт-билдинг, но затем понял, что интереснее будет подняться на Ар-Си-Эй-билдинг [13] Рокфеллеровского центра.

13

RCA Building – название, которое носило здание Джи-И-билдинг до 1988 г.