The Взгляд
Шрифт:
Так что насчет выборов «табуреток» в парламент – все это от удушающей злобы, зависти и ощущения бессмысленности прожитой жизни. Да и господин Ельцин вряд ли в 93-м расстрелял бы Верховный Совет, состоявший из «табуреток», а в 91-м никто бы не заставил людей защищать ценой своей жизни «табуреточный» парламент. Но это так, к слову…
– Листьев в свое время отказался от депутатской гонки, просто напившись в день икс. Как и когда ты узнал, что стал народным избранником?
– В три часа ночи мне позвонили из избирательной комиссии и сказали, что хотя подсчеты только предварительные, но отрыв такой огромный, что меня можно поздравить вполне официально. Толкнул жену, сообщаю ей новость. Таня сонно отвечает: «Никогда
– Супруга Таня Листова – мать тележурналиста Елизаветы Листовой?
– Да. И внучка композитора и пианиста Константина Яковлевича Листова, написавшего дюжину оперетт и песни, среди которых знаменитые «В парке Чаир», «Тачанка», «В землянке» и, как говорят мои студенты, хит всех времен и народов «Севастопольский вальс».
– А племянница твоя замужем за другим музыкантом?
– Да, Александра, дочь моей покойной сестры Светланы, вышла замуж за Константина Кинчева, лидера легендарной «Алисы».
– Я их, кстати, в свое время и познакомил. Мир тесен. Ты почти ничего, между прочим, не пишешь про семью в своей сенсационной книге «Разберемся…». Какова реакция среди коллег на твой публицистический труд?
– Политковский на презентации книги в Доме Журналиста сказал: «Кто-то же должен был написать – про все, что мы пережили – правду. Написал Мукусев. Нормально». Мне было приятно, потому, что в устах Политка «нормально» это высшая похвала. Тираж разлетелся, как горячие пирожки. Так что, может быть, прав обозреватель «Литературки» Александр Кондрашов, сказав о ней, что это тот редкий случай, когда он рекомендует прочитать книгу всем. Он даже сравнил ее с исповедью и документом эпохи. Сам же я вижу ее очевидные недостатки, главный из которых – многословность, все-таки, почти 600 страниц. В соревновании с Интернетом можно победить не только смыслом, но и компактностью. Но, не скрою, мне приятно, что во всех мне известных вузах страны, где изучают филологию и журналистику, эту книгу рекомендуют как учебник.
– Я помню твой рассказ о том, как февральскими ночами 1990 года люди на черных «волгах» пасли тебя, расклеивавшего предвыборные листовки, и зачищали «взглядовскую» агитацию. Как отношения со спецслужбами складывались у депутата Мукусева?
– Первый съезд Народных депутатов специальным решением создал что-то вроде комиссии по расследованию противодействия выборам КГБ. Наша комиссия была фактически первой попыткой поставить работу спецслужб под контроль только-только нарождающемуся тогда гражданскому обществу. И к чести чекистов, надо сказать, они хоть и с трудом, но шли нам навстречу. Они сами говорили, что хотят заниматься своим главным делом – безопасностью страны, а не сгнившего режима. То есть перестроечные процессы шли и в абсолютно закрытом до этого ведомстве. Кстати, именно в то время Лубянка поделилась с нами и «святая святых» каждой спецслужбы. Именами некоторых телеинформаторов. Меня тогда поразили не фамилии тех, кто писал на меня доносы, а их количество. Сегодня все они при должностях, деньгах, обласканы властью.
Костя Эрнст. Большой
Продекларировать, что все, работавшие в программе – самые-самые, было бы, конечно, нескромно. Многим просто повезло. Как, например, мне. Но этих харизматичных Самых тоже было в достатке. И самый успешный из них, во всяком случае, в смысле телекарьеры, это режиссер Константин Эрнст, с 1995 года де-факто рулящий Первым каналом. Именно начиная с его персоны мне легче всего выстроить галерею ТВ-икон эпохи «Взгляда».
В каждой шутке есть доля шутки – добавляю я, упоминая о Константине Львовиче
Весь нынешний истеблишмент наш – родом из Питера. И руководитель самого могущественного отечественного телеканала в своих интервью тоже любит пробросить, что, мол, вырос на Восьмой линии Васильевского острова. Ну так и есть. Рос. И вырос. Стал Большим.
Только он такой же ленинградец как, например, рожденный в СССР Юрий Шевчук. Потому что родился то будущий Матадор Российского ТВ в «хрущевке» на Соколе, в семье перспективного сельхозвельможи Льва Константиновича Эрнста. Назвали его Костей именно в честь дедушки. Потом профессора Эрнста перевели в Ленинград. Когда в 80-е отца в очередной раз повысили и вице-президент ВАСХНИЛ переехал в Белокаменную, Костя вновь стал москвичом.
Рассказывая мне о новичке в нашей тогдашней компании, Наташа категорично заявила:
– Ну с этим ты точно не сойдешься. Совсем вы разные. Вам даже поговорить не о чем будет.
Угу. Закончили мы этот день на Костиной кухне, в компании его подружек. Через неделю мы с Костей вдвоем уехали. Каникулярничать в Крым. В незабвенный Никитский ботанический сад, где на территории благоухающего заповедника в ту пору располагался уникальный мини-пансионат для с/х академиков. И, естественно, Костин отец, второй человек в Академии имел возможность свою квоту переруливать на единственное чадо.
Райский оазис в бумагах ВАСХНИЛ, по всей видимости, числился как полигон для выращивания чудесных мега-персиков, кража коих из под носа недокормленных сторожевых овчарок и вооруженных дробовиками пьяниц-охранников, была одним (но, увы, не единственным) из наших экстремальных крымских развлечений. И ездили мы туда до тех пор, пока не рухнула страна, в которой только и возможно было существование столь нерентабельных и по-пелевински невероятных заведений как «Дом отдыха в Никитском саду».
Ночные набеги не имели под собой утилитарной основы. Кормили академиков в приватной столовке не то чтобы изысканно, но вполне по советским меркам деликатесно. Сельхозэлита гурманствовала по чину и профилю своего позиционирования. Так что витаминов и калорий хватало. Кражи носили исключительно спортивный характер. Бесплатный аттракцион. С умеренным риском получить порцию дроби или укус разъяренного пса.
Во время дневной прогулки, возвращаясь из сельского магазинчика с бутылками приторной «Изабеллы» вдоль периметра секретного «лабораторного» сада, мы находили «точку входа»: место, которое казалось подходящим для персик-авантюры.
Отравлялись на жатву после полуночного купания в запретной зоне на мысе Монтедор. Плескание в темноте с одной стороны вымывало хмель, а с другой, учитывая безрассудное ныряние среди хищно отточенных скал заповедника, поднимало уровень адреналина на «операционный уровень».
Где-то в час – два ночи, оставив кого-нибудь из девчонок на «атасе», мы перемахивали через темную ограду, инкрустированную узорами «колючки» разного калибра и по-пластунски прокрадывались через парфюмерно благоухающий кустарник к экспериментальной плантации. Поскольку, повторю, экзерсисы наши не были коммерчески обоснованы, не было у нас, как правило, с собой никакой емкости. Мы наощупь находили достаточно спелые плоды и в качестве сумки использовали застиранные майки, из которых импровизировался этакий кенгурятник.