Тибетское Евангелие
Шрифт:
Чуял Исса пот и жар ладоней девичьих; слышал звон бубенцов — это паслись овцы и буйволы поодаль, и священные нежные коровы.
Ибо девушки эти пляшущие были пастушки; и пасли они коз своих и овец своих, буйволиц своих и коров своих. В стаде пасся черный бык; все его боялись, а девушки не боялись: они умели его усмирять, пели ему тихие песни, оплетали убийственные рога пышными цветами, подносили к мокрому носу его, похожему на уродливую болотную жабу, лепешку, посыпанную солью, и бык ел, тряся седой кудрявой башкой, и наклонял рога, а девушки хватались за рога, взбирались быку на спину, садились на холку и так распевали
И так, пока танцевали на берегу моря пастушки, Радха, Кришна и Исса, черный бык успел покрыть в стаде трех коров; и зачали коровы священных телят, и раздвинулись морские волны, чтобы выпустить из глубины играющих дельфинов.
Дельфины мощно, сильно прыгали вверх! Вставали над водой, живые синие свечи!
А в это время, пока веселились юнцы и пастушки, купцы, спутники Иссы, занялись сбором плодов с деревьев, росших в лесу у океана — и, набрав полные корзины, понесли продавать плоды на рынок.
Пока несли, сами ели, и сок тек по подбородкам на грудь, по пальцам на локти, под рукава халатов.
Сладкое манго! Сладкая дыня! Сладкий померанец! Сладчайший ананас! Сладкое лакомство хитрых обезьян, изогнутый сладострастно банан!
Пока брели с корзинами на рынок, объелись, и животы заболели.
Торговали, стояли, мучась, перемогаясь, над собой хохоча во все горло!
Животы ладонями терли!
Денег много наторговали: три кисета холщовых величиной с голову кота.
И не знал, не ведал мальчик мой Исса, что истинный Кришна Васудева, нагой веселый человек, с бирюзой в ушах и огнем в глазах, с браслетами на черных руках и лишь в белой повязке на черных узких бедрах, уже давным-давно на берегу здешнего моря в земле мертвый лежит!
Хотел сказать господину моему: «Еще увидишь могилу его», — и не смог.
Пусть танцует! Смеется пусть! Еще ожжет лоб гранитом надгробья. Еще прошепчет посмертную хвалу и славу.
А с кем же тогда пляшет Исса мой на берегу золотого, горячего моря?
С богом Кришной пляшет и смеется, и беседует он.
И так господь Исса господа Кришну спросил: «Хочу знать, кто ты на самом деле! Велико ли могущество твое! Смирен ли ты и весел, как ты проповедуешь, или тайное горе точит сердце твое!»
Улыбался Исса, говоря это.
Улыбнулся Кришна в ответ; положил черную руку на плечо Иссы.
«Увидишь меня не раз. Увидишь слуг моих. Я — это ты. Ты — это я. Пройдут века, и люди разделят нас, и те, кто будет служить нам потом, позже, врагами сделают нас. Но сегодня — живи, радуйся!»
И сказал мой господин господу Кришне: «Радуйся!»
И пошел Исса в город; и шел улицами Джаганнатха, улыбаясь светло; и явился в дом служителей господа Кришны.
Открыл дверь и вошел. Дым от курильниц восходил к потолку и белыми змеями выползал в открытые окна. На беленных известью стенах важно восседали черные скорпионы с кривыми хвостами. Жрецы господа Кришны варили рис. Они варили его в большом медном котле, и женщины в синих и жарко-желтых сари, смиренно наклоняясь, под— кладывали хворосту в очаг. Вода кипела и бурлила, рис разбухал; седобородый смуглый жрец в густо-малиновом тюрбане и оранжевой, до пят, хламиде помешивал рис деревянной ложкой с длинной ручкой.
Когда рис сварился, жрецы взяли котел за медные уши, перевернули, вылили воду в таз, а сваренный рис вывалили на огромную доску, лежащую на полу. Потом подошел другой жрец, в ярко-синем, цвета моря в солнечный день, тюрбане, заколотом крупным алмазом; он сделал ямку в горке риса и вылил туда растопленное на огне масло. Третий жрец, безбородый юноша, в тюрбане нежно-лиловом, улыбаясь, смешал масло и рис голой рукою, тонкими смуглыми пальцами, и разбросал по масленому рису проваренные в сахаре плоды: абрикосы, сливы, кусочки персика.
Исса глядел на все это.
Жрецы зажгли факелы. На улице жара, а в доме еще и огонь пылает!
Взялись жрецы за руки, хороводом пошли вокруг доски со священным кушаньем. Исса слушал, что поют.
«Харе, Кришна, харе, Кришна! Кришна, Кришна, харе, харе! Харе, Рама, харе, Рама… Рама, Рама! Харе! Харе!»
«Хайре, — прошептал Исса неслышно, — радуйся, господь Кришна! Радость тебе, хвалу поют!»
Музыка зазвучала. Из мерцанья и жаркого марева доносились нежнейшие звуки флейты.
Опять флейта! Тонкая дудка, голос тоски и любви.
Осторожно, чуть слышно невидимый музыкант щипал струны ситара. Круглый деревянный шар, воловьи жилы натянуты, и воздух звучит, дышит любовью и плачет о любви.
«Все есть любовь, — я слышал, шептал мой мальчик, — все есть любовь и радость! Тогда отчего же люди убивают друг друга? Отчего ненавидят? И так будет всегда? Любовь пойдет рядом с кровью и враждой?»
Я раскрыл незримые крылья над головой моего господина. Шептал ему, задыхаясь: «Ты же видел битву. Ты видел — твои купцы предать тебя хотели. А Кришна, в беседе с другом своим, однажды показал ему жестокую мощь мира: открыл рот, и вместо зубов и языка друг его, Арджуна, увидал во рту его черный небосвод, и костры планет, и катящиеся по ободу Вселенной, убивающие беспощадным огнем звезды, и крики гибнущих в пламени услыхал, и лязг железных челюстей страшной, неистовой Дурги-Кали, истребляющей все живое в свой срок. И поднялись волосы дыбом на теле Арджуны! И вскричал он в испуге: „О, не убивай меня, прошу, Кришна! Ты — бог! Я — жалок и слаб! Пощади!“ И закрыл рот Кришна. И все стало, как раньше. Сидели рядом два друга, и улыбались, и ели вареный рис со сладкими фруктами. Мир жесток, в нем всегда идет война! А ты, милый, любимый мальчик мой, ты пришел на землю, чтобы сказать всем с улыбкой: мир — не война, милые! Мир — радость!»
Поднял голову Исса. Услышал меня.
«Да, говорю: мир — радость. Люди убьют меня за это».
Жрецы, закончив танцы вокруг священного риса, уселись в круг. Женщины внесли вино и воду в узкогорлых кувшинах. Началась трапеза и возлияния. Жрецы оглянулись на Иссу, сидевшего в углу, и миролюбиво сказали: «Откушай с нами святой еды, о путник!»
Исса встал и подсел к трапезе. Брал рис руками, отправлял в рот. Облизывал пальцы. Смеялся. Женщина в черном сари, по подолу вышитом крупными шелковыми звездами, наливала ему в глиняную пиалу вина, высоко поднимая кувшин, и винная кровь лилась перевитой струей.