Тибо, или потерянный крест
Шрифт:
— Ваши достоинства и уважение, с которым я к вам отношусь, дают вам на это право. Дело в том, что я опасался, как бы столь удивительное воскрешение в таком обществе не побудило злые языки обвинить вашего друга в том, что он из мести подослал убийц к Монферра.
Обида Балиана мгновенно перешла в негодование.
— Чтобы Куртене воспользовался услугами наемных убийц? Да никто бы не поверил в такую мерзость! Сразу видно, что вы совершенно его не знаете!
— Нет, но я знаю людей и уверен в том, что дурные инстинкты побуждают их охотно верить всему, что может запятнать чужую репутацию. Особенно в том случае, если она безупречна! Я моложе вас, друг мой, но я прожил достаточно долго и многому научился. Утешительно видеть, что
— Я надеюсь сохранить эту молодость, и мне непереносима мысль о том, что человек столь высоких достоинств считается мертвым и запятнанным преступлением, которого он никогда не совершал! Спросите у королевы, что она думает о Тибо, который так долго был верным другом ее высокочтимого брата!.. Нет, лучше не надо! Не говорите ей ничего! Возможно, вас неприятно удивит та радость, которую она выкажет, узнав о том, что он жив, — добавил он с коварством, так плохо вязавшимся с его душевной молодостью, о которой только что упоминалось.
И тотчас пожалел об этом, услышав спокойный ответ Генриха:
— Предполагаю, что Изабелла думает о нем только самое хорошее. И, несомненно, она права. Когда знаешь человека с детства, редко в нем ошибаешься...
И, глядя на безмятежное лицо короля, Балиан невольно задумался: что бы на нем отразилось, если бы тот узнал, какая пылкая страсть связывает его прекрасную супругу и Тибо?
За время их отсутствия Изабелла, к великой радости маленькой Марии, произвела на свет еще одну девочку, отчего и сама была в восторге и некотором смущении. Малышка, хотя не очень походила на старшую сестру, тоже была прелестна, будто цветок, и мать с гордостью показала ее Генриху. Если отец и был разочарован, ему хватило такта этого не показывать. Он назвал девочку Алисой в честь своей двоюродной бабки, матери Филиппа Августа. Крестными ее стали Хелвис Сидонская и Балиан д'Ибелин. Генрих сам выбрал в крестные дочери своего коннетабля, чтобы показать ему, что ничуть на него не сердится, но тот был раздосадован, находя, что Генрих перестарался. Зачем надо было так поспешно и в присутствии одного только Балиана рассказывать жене о странной встрече в Эль-Хафе? Должно быть, он хотел посмотреть, как известие подействует на Изабеллу, и сделать его свидетелем этого? На мгновение Балиан очень испугался, потому что молодая женщина сначала сильно побледнела, потом залилась краской, а ее глаза, полные слез, которые ей все же удалось сдержать, засверкали, будто два синих алмаза. Но голос ее остался тихим, твердым и ровным, как всегда, и она улыбнулась мужу:
— Какая чудесная новость! Вот вам и доказательство, что Господь, спасший Тибо от гибели, на которую он был обречен, рассудил в его пользу. Я же, со своей стороны, никогда не сомневалась в его невиновности...
— Вы не упрекаете меня в том, что я не привез его сюда? — спросил Генрих, не глядя на Балиана.
— Как же я могу вас в этом упрекать, если он сам не захотел этого? Должно быть, он больше не желает видеть тех, кто поверил слову этой несчастной Жозефы Дамианос, а не его? Это не делает чести никому из тех, кто присутствовал в то время в Тире.
Изабелла поторопилась сменить тему, и облачко тревоги, набежавшее на лицо Генриха, рассеялось само собой. Разумеется, он и не подозревал, какая волна радости затопила сердце Изабеллы, Ее любимый жив! Жив! Получить, наконец, верное подтверждение этого было счастьем слишком большим, чтобы рядом с ним хватило места сожалению о том, что он не вернулся к ней. Может быть, Господь, который спас Тибо, когда-нибудь приведет его к ней?
Видно, новому королевству, которое Генрих сумел воскресить и сохранить, не суждено было долго наслаждаться покоем и безмятежностью. На этот раз смутьянами оказались германцы.
Император Генрих VI, преемник Фридриха Барбароссы, только что захватил норманнское королевство Обеих Сицилии и намеревался возобновить крестовый поход, оборвавшийся для его отца в водах Селифа. В ожидании отплытия
Король, который в это время находился в Тире у своего канцлера, без промедления вернулся обратно, откликнувшись на призыв Гуго Тивериадского, мужа сестры Хелвис: он в то время остался правителем, но не мог взять на себя смелость без согласия короля прогнать «крестоносцев». Однако говорил он с ним весьма решительно:
— Я хорошо знаю этих людей. С ними надо действовать силой — ничего другого они не понимают.
А потому, укрыв женщин и детей в цитадели, которую с незапамятных времен охраняли госпитальеры, население призвали к оружию, но до сражений дело не дошло: предводители нежеланных «крестоносцев», поняв, что сейчас их разорвут в клочья, поспешили покинуть город и разбить свой лагерь вокруг замка Монфор, одно время принадлежавшего Жослену де Куртене 93 .
93
Годом позже эти люди вместе с германцами, оставшимися от старого дома паломников в Иерусалиме, основали Тевтонский орден. (Прим. автора.)
К несчастью, провозглашение императором Генрихом VI крестового похода слишком громко отозвалось в ушах нового султана Малика аль-Адиля, брата Саладина. Сочтя, что ему брошен вызов, он послал экспедиционный корпус разграбить Яффу. Пришлось возобновить бои!
Генрих без промедления собрал войска, чтобы отправить их на помощь своему городу.
Он не намеревался сам вести их в поход, а потому захотел устроить перед выступлением смотр и приказал войскам пройти строем перед его дворцом. Он встал перед большим окном, не защищенным балконом, и начал весело отвечать на приветствия солдат и толпы. Почему случилось так, что именно в эту минуту ему объявили о прибытии делегации пизанцев и он обернулся, чтобы взглянуть на них и велеть им подождать? Желая вернуться в прежнее положение, он потерял равновесие, упал и разбился на глазах у ошеломленных стражников...
Изабелла горевала отчаянно, даже сильнее, чем могла бы себе представить. Рыдая, она бросилась на тело мужа, умоляя его вернуться, не покидать ее. Он подарил ей четыре года безмятежности и спокойного счастья, какого ей никогда больше не обрести. Снова придется страдать, терпеть...
Еще и двадцати четырех часов не прошло с тех пор, как тело Генриха упокоилось в крипте собора Святого Креста, а ей снова пришлось предстать перед своей судьбой. На этот раз она воплотилась в облике магистров Ордена тамплиеров и Ордена госпитальеров Жильбера Эрайля и Жоффруа дю Донжона, патриарха Эмери Монаха, канцлера Жосса Тирского и главных баронов королевства. Слова их были настолько же ясны, насколько удручающи: королева должна снова выйти замуж, и без промедления! В этот час, когда королевству опять угрожает война, ему не обойтись без решительного короля. Изабелла — королева, и поэтому важнее сейчас думать о короне, а горевать по мужу можно и потом!
Ей было очень трудно. Никогда еще Изабелла до такой степени не ощущала, как тяжела королевская власть. Она больше не имела права быть женщиной, она превратилась в какое-то гибридное, сросшееся с троном существо, которому не позволялось даже намека на проявление человеческих чувств.
Потускневшим от слез взглядом Изабелла обвела замкнутые, решительные лица людей, видевших перед собой лишь золотой с драгоценными камнями обруч поверх траурного покрывала. И только двое из них проявили хоть сколько-то сочувствия: разумеется, милый Балиан и — Гуго Тивериадский.