Тихая бухта
Шрифт:
— Ну, товарищ будет, драться не надо. Гуляй!..
На этом кончились его заботы о Шурке и Димке. Ребята остались на берегу. Они постояли-постояли и медленно направились вдоль берега, разглядывая стойбище.
Орочи жили в шалашах из тонких слег, крытых берестой. Нерпичьи, медвежьи и оленьи шкуры устилали земляной пол. Около шалашей были сложены очаги из камней. Горячий дым вился над ними, огонь лизал побелевшие от жара камни. Вперемежку с шалашами стояли охотничьи палатки.
Возле одного шалаша на земле стояла берестяная люлька, крытая вышитой тканью. На дуге из лозы, укрепленной над люлькой, болталось множество побрякушек. За них цеплялся руками,
2
Ровдуга — выделанная шкура сохатого (лося).
Разомлевшая от жары собака лениво оскалилась на ребят, хотела тявкнуть, но вместо этого подошла к люльке, длинным розовым языком лизнула ребенка по носу и поплелась в тень. Малыш залился смехом.
Кое-где на высоких шестах были уложены слеги, на которых висела рыба. От нее шел острый запах. Это вялился на зиму корм — юкола. Вдали от палаток седой старик медленно долбил тополь в два обхвата толщиной. Уже вырисовывались очертания ульмагды [3] . Старик работал самодельным долотом и подчищал струги узеньким кривым ножом. Мягкие стружки бесшумно ложились ему под ноги.
3
Ульмагда — долбленная из тополя корягообразная лодка на несколько человек.
Кроме старика, мужчин в стойбище не было — ушли бить рыбу. Женщины варили еду, занимались шитьем. Одна ловко подбирала шкурки по рисунку и цвету. Получался красивый сыкту — постельный коврик. Другая набивала полотняный мешок сухой сохатиной шерстью.
Ребята остановились.
— Это что будет? — спросил Димка.
— Подушка будет.
Женщина, которая вышивала ровдугу, пригласила их пить чай, и ребята выпили чаю с тростниковым японским сахаром и вяленой рыбой.
Вечер подкрался незаметно. Вдалеке послышались громкие голоса. Это ловцы вернулись с добычей. Ярче запылали очаги, сильнее запахло дымом. Возле каждого очага кружком уселись хозяева и, перекликаясь между собой, ужинали вареной рыбой, сдобренной соей.
Три дня прожили мальчики в стойбище. Загорели, обветрились, научились играть во все ороченские игры: тянуться на поясках, прыгать через веревку и шест. Играли и в ладошки. Эта игра сопровождалась сначала медленным, потом все ускоряющимся пением. Но слова песни были непонятны и, как потом узнал Димка, и впрямь ничего не значили.
А-сим-си, а-сим-си… Сидайнока бисим-си.Пробовали гости бороться с ороченскими ребятишками, но осилить никого из них не могли.
Хотя у всех ороченских мальчиков были тонкие
— Почему это? — спрашивал Димка.
— А потому, — отвечал Шурка, — что они, брат, работают.
И в самом деле, ребята в стойбище не только прыгали через веревку и ловко тянулись на поясках, но и били рыбу острогой, плели из волоса петли для зверя, волочили через перекаты лодки и на своих тонких ногах по каменистому берегу, по корням в лесу исхаживали верст по тридцать за день.
Захотелось и Димке побывать в настоящем ороченском лесу.
Но в лес Софрон своих гостей не пустил.
— Сейчас охоты нет, — сказал он, — а мальчишка в лес пойдет — убьет кого-нибудь. Тогда хозяин леса рассердится, и придется шамана звать для камланья, людей кормить… Нет, лучше в лес не ходить.
Но Димке это показалось обидным. Как это их не пускают в лес! Ведь они не маленькие.
Он вскинул на плечи ружье и предложил Шурке идти вместе. Шурка, к его удивлению, ответил отказом:
— Сезона нет.
— Ты Софрона боишься! — сказал насмешливо Димка и один отправился в лес.
Опушка тайги подходила к самой реке. Глядя на кусты волчьей ягоды, на низкие деревья рябины и дикой черемухи, теснившиеся близко к воде, Димка никак не мог себе представить, чтобы это была та самая тайга — великий лес, без конца простирающийся на три стороны света: на север, на запад, на юг.
Но чем дальше входил он вглубь, тем сумрачней становилось в лесу. Ели и пихты заслоняли землю от солнца, и на ней уже не росла трава. А ведь это было совсем близко от стойбища! Еще сквозь шум деревьев было слышно, как звенит на перекате река.
Но на всякий случай Димка снял с плеча ружье и понес его в руках, держа перед собой наперевес.
Он все ждал, что вот сейчас вылезет из-за бурелома медведь или прыгнет с дерева рысь, и, насторожившись, округленными от ожидания глазами осматривал каждую ветку, каждый куст. Но они никого не прятали.
Один только бурундук встретился ему на пути. Димка узнал его по темным полоскам на спине, о которых рассказывал Шурка.
Бурундук черными блестящими глазками поглядывал на Димку и вовсе не собирался удирать. Он сидел на задних лапках, а передние сложил на светло-коричневом животе. Пушистый хвост его медленно двигался.
Димка оторопел.
Но стоило ему шевельнуться, как бурундук исчез. Димка не успел даже увидеть, в какую сторону он прыгнул. Только веточка, на которой секунду назад сидел зверек, раскачивалась перед самым носом Димки. Это было единственным свидетельством, что зверек не померещился.
«Ну и пусть удрал! — подумал Димка, хотя и пожалел, что не выстрелил. — Разве это дичь? Настоящий охотник и пачкаться бы не стал о такую мелочь!»
Крохотная, птичка с красной грудкой пролетела мимо Димки и чирикнула. Он цыкнул на нее. Но красногрудая птица еще несколько раз облетела вокруг, как бы готовая без сил упасть на землю. Димка догадался, что она только отманивает его от гнезда.
И он не стал стрелять: жалко.
Он повернул обратно к стойбищу, так и не встретив в тайге ни одного страшного зверя.
Вдруг что-то бурое замаячило поблизости в кустах. У Димки захолонуло сердце:
«Медведь!»
По правде сказать, первое, что ему захотелось сделать, — это удрать с быстротой, на какую только способны были его ноги. Но они точно приросли к земле. Он не мог пошевелить ими. Сердце отчаянно колотилось.
Потом Димке стало жарко…
Кто-то удалялся от него.