Тихая бухта
Шрифт:
Когда грохот утих, Пундык осторожно высунул голову из-под прикрытия и, вынув из кармана револьвер, стал внимательно разглядывать штабеля. Возле одного из них показался человек, который, очевидно, смотрел, уцелел ли объездчик. Савелию Петровичу его фигура показалась знакомой. Она напомнила ему Саканами — того самого человека, который уже однажды ударил его ножом.
Савелий Петрович подумал-подумал, потом кивнул Шурке:
— Пошли, хлопчик, домой! Сейчас сюда не сунешься — убьют. Место я запомнил. Подождем, когда сюда придет их лесовоз, тогда хищников и накроем.
Савелий
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Прошел целый месяц.
Димка все сильнее привязывался к своему приятелю. Всей душой завидовал он его ловким рукам, способным ко всякому делу, и его проворной, как у орочей, походке.
Димка старался подражать своему другу, и ему это удавалось неплохо. Научился он, например, так же неутомимо бегать по тайге, и ноги, натруженные на кочках и пнях, теперь уже не болели, как прежде; научился ловить рыбу в протоках, находить дорогу домой и отличать зов кукушки от крика дикого голубя.
Одно только было плохо: как ни старался Димка уходить подальше в тайгу, ни одного опасного и таинственного приключения с ним не случилось, и никак не мог он доказать Шурке, что, так же как все, любит он и красные флаги над бухтой и советскую власть и готов сделать для нее что-нибудь хорошее и смелое.
Для того же, чтобы ходить за брусникой на ближнюю сопку или собирать морские звезды среди скал против поселка, не требуется никакой смелости.
И Димка был уже готов примириться со своим печальным положением, как однажды Шурка, прибежав к нему под вечер, вызвал из дому и взволнованно сказал:
— Колька-китаец приехал в Тихую.
— Какой Колька?
— Тот, который кровь свою старику продал! — шепотом ответил Шурка. — Помнишь, ты его в тайге встретил?
Димка отлично все помнил, но все же не мог понять возбуждения своего друга.
— Так что же из того? — спросил он.
— А то, — ответил Шурка, — что я его выследил. Он к Ван Су-лину, огороднику, ходит. У Вана в фанзе опиум курят. Я сам подглядел. Было там человек десять китайцев рабочих. Все курили, а сам Ван не курил. Вот старый черт — рабочий народ мучает! И откуда он только опиум берет? Вот узнать бы! Батька бы спасибо сказал и Прокопович тоже.
— А если узнаем, советской власти будет от этого польза? — спросил Димка.
— Будет, — ответил твердо Шурка. — Мы, брат, против этого.
— Тогда ладно, пойдем к фанзе Ван Су-лина, — так же твердо ответил Димка и на всякий случай спросил, следует ли брать с собой ружье.
Теперь каждый вечер, едва опускалась на поселок темнота, казавшаяся еще гуще от мерцанья керосиновых ламп в домах, ребята отправлялись вверх по косогору, мимо домиков русского поселка. Шли не по тропинке, а по пожарищу, прячась за обгоревшими пнями, как только до них доносились голоса людей или шаги. Когда в темноте неясно вырисовывались низкие фанзы китайской слободки, ребята начинали двигаться ползком, затаив дыхание, и лишь у фанзы Ван Су-лина, прижимаясь к завалинке, переводили дух. Примыкавший почти вплотную к фанзе холм позволял им оставаться в засаде незамеченными.
В фанзе Вана обычно было тихо. Лишь иногда хлопала входная дверь, слышались шаги и голоса. Ребята внимательно вслушивались. Они вытащили из паза в стене кусок пакли и могли видеть, что происходит внутри.
Три вечера подряд наблюдения не принесли ничего интересного. Входившие к Вану получали на свой заискивающий вопрос сердитый ответ и быстро уходили. Ребята догадались, что у Вана кончился опиум и потому гости у него не задерживались. У Димки уже начинал пропадать всякий интерес к слежке. Не раз ему хотелось сказать: «А не плюнуть ли на это дело?»
Но отстать от товарища не хотелось. Было перед Шуркой стыдно.
На четвертый вечер, когда у Димки уже слипались глаза, дверь в фанзу хлопнула сильнее обычного. Ребята встрепенулись. Вошедший прихлопнул за собой дверь, повернулся: это был Колька-китаец.
Ван быстро заговорил с ним. Можно было догадаться, что он сердится. Колька нерешительно оправдывался, потом поднял куртку.
На голом теле Кольки ребята увидели широкий черный пояс из плотной материи с туго набитыми кармашками. Ван принялся лихорадочно вытаскивать из пояса одну за другой спичечные коробки, в которых были какие-то плитки, обернутые свинцовой бумажкой.
Ван развернул одну такую плитку, и в его руках оказалась золотистого цвета пластинка, которую он размял пальцами. Отделив от пластинки маленький кусочек, Ван навернул его на конец иголки, потом зажег маленькую медную лампочку, взял в рот трубку с толстым мундштуком и, держа иглу между огнем лампы и чубуком, затянулся. Колька терпеливо дожидался. Ван медленно сделал несколько затяжек и, наконец, довольным голосом сказал: «Хао!» — что значит по-китайски «хорошо».
Шурка обернулся к Димке:
— Ты видишь, Колька ему принес опиум! Значит, он у них где-то недалеко.
Ребята поудобнее устроились на завалинке и продолжали наблюдать. К счастью, вся ночь была в их распоряжении, так как Димка еще с вечера отпросился у отца к Шурке, а Савелий Петрович ушел на охоту с ночевкой.
Ван еще долго бродил по фанзе. Он насыпал в один мешок муки, в другой китайского проса — чумизы, сунул туда несколько связок чесноку, спичек, четверть с бобовым маслом, бутыль с соей, потом оглядел фанзу, как бы соображая, все ли положено, и потушил лампу. Уже в темноте ребята услышали скрип низких нар: Ван глубоко вздыхал и кряхтел, устраиваясь на них поудобнее.
В ожидании ребята тоже задремали на завалинке.
Было по-утреннему прохладно и пасмурно, когда их разбудили голоса в фанзе и хлопанье дверей. Ребята вскочили, протирая слипающиеся глаза. До них долетели звуки приглушенных голосов. Друзья замерли. В нескольких шагах от них стоял навьюченный мешками Колька-китаец. Ван поправил ему лямки, что-то сказал, и Колька пошел по тропинке вниз к реке. А Ван вернулся в фанзу. Как только за ним захлопнулась дверь, продрогшие ребята бросились вслед за Колькой. Он сел в свою лодку.