Тихая гавань
Шрифт:
19
Кэти и Алекс сидели рядом. Небо казалось бескрайним черным шатром, усеянным светящимися точками. Много месяцев Кэти запрещала себе вспоминать, думая только о страхе, от которого удалось избавиться. Она не хотела помнить Кевина, не хотела думать о нем. Она хотела стереть его из памяти, словно он не существовал. Но воспоминания не уходили.
Весь рассказ Алекс слушал молча; их кресла была развернуты друг к другу под углом. Кэти говорила, не замечая, что плачет. Она говорила без эмоций, почти как в
Она не решалась поднять на него глаза. Алекс заправил выбившуюся прядку ей за ухо. От прикосновения Кэти слегка вздрогнула, но тут же расслабилась. До Алекса донесся вздох, на этот раз усталости. Она устала говорить. Она устала от прошлого.
— Ты правильно сделала, что ушла от него, — сказал он. Его голос был мягким. Понимающим.
— Да, — ответила она после паузы.
— Твоей вины в этом нет.
Она смотрела в темноту.
— Нет, — возразила она. — Я виновата. Я сама его выбрала. Я вышла за него. Я позволила этому случиться один раз, второй, а потом стало слишком поздно. Я готовила для него, убирала дом для него. Я спала с ним, когда бы он ни захотел, делала все, что он желал. Я позволила ему думать, что мне это нравится.
— Ты делала это, чтобы выжить, — сказал он ровно.
Она снова замолчала. Сверчки пронзительно пели, цикады стрекотали в деревьях.
— В жизни не думала, что попаду в такую ситуацию. Мой отец был пьяницей, но руки никогда не распускал. Я оказалась… слишком слабой. Не знаю, как я могла такое допустить.
Голос Алекса стал еще мягче.
— Потому что прежде ты любила его. Потому что верила, когда он обещал, что это не повторится. Потому что он постепенно становился все более жестоким и все сильнее ограничивал твою свободу, но делал это достаточно медленно, поддерживая впечатление, что все еще может измениться. Ты поздно поняла, что этого никогда не произойдет.
От его слов Кэти всхлипнула и опустила голову. Плечи затряслись. При виде ее страданий у Алекса сжалось горло от гнева на жизнь, которой она жила, и от печали, что она по-прежнему живет ею. Он хотел обнять ее, зная, что сейчас, в этот момент, сделает все, что она захочет. Она была хрупкой, уязвимой. Она была в отчаянии.
Лишь через несколько минут Кэти справилась со слезами. Веки покраснели и опухли.
— Зря я столько тебе рассказала, — сказала она дрожащим голосом.
— Я рад, что ты выговорилась.
— Потому что ты и так уже все знал.
— Догадался.
— Тебе незачем знать такие подробности.
— Ничего страшного.
— Я ненавижу его, — произнесла Кэти. — Но и себя ненавижу. Я же говорила, мне лучше жить одной. Я не та, которой ты меня считал. Я не та женщина, которую, как тебе казалось, ты знаешь.
Кэти готова была разрыдаться снова, и тогда Алекс поднялся и потянул ее за руку. Она встала, не глядя на него. Он подавил гнев на ее муженька.
— Слушай, — тихо сказал он, пальцем приподняв ее лицо за подбородок и дождавшись, что она наконец на него взглянула. — Не существует ничего, что может изменить мое к тебе отношение. Потому что это не ты. Раньше это была не ты. Ты — женщина, которую я узнал. Женщина, которую я люблю.
Кэти жадно слушала, желая верить, чувствуя, что Алекс говорит правду. Что-то внутри нее подалось. И все же…
— Но…
— Никаких «но», — возразил он. — Потому что нет никаких «но». Ты смотришь на себя как на женщину, которая не могла убежать. Я вижу смелую женщину, которая спаслась. Ты считаешь, что должна мучиться стыдом и виной, потому что допустила подобное, а я вижу добрую, красивую женщину, которая должна гордиться, остановив зло раз и навсегда. Немногие женщины находят в себе мужество сделать то, что сделала ты. Вот что я вижу и всегда видел, глядя на тебя.
Она улыбнулась:
— Похоже, тебе нужны очки.
— Знаешь, не суди по моей седине — глаза меня еще не подводят. — Алекс медленно наклонился к ней, внимательно наблюдая за реакцией, и, увидев, что Кэти не против, наклонился и поцеловал ее, нежно и коротко. Ласково. — Мне очень жаль, что тебе пришлось столько вынести.
— Я до сих пор это несу.
— Думаешь, он тебя ищет?
— Я не думаю, я знаю. Ищет и никогда не остановится. — Кэти помолчала. — У него не все в порядке… Он… тронутый.
Алекс подумал:
— Это, конечно, не мое дело, но ты никогда не обращалась в полицию?
Кэти чуть сникла.
— Отчего же, — ответила она. — Позвонила однажды.
— И они ничего не сделали?
— Они приехали к нам домой, поговорили со мной и убедили не выдвигать обвинений.
— Ерунда какая-то, — недоверчиво сказал Алекс.
— А мне все предельно ясно, — пожала плечами Кэти. — Кевин предупреждал, что полиция мне не поможет.
— Откуда он мог знать?
Кэти вздохнула, собираясь с силами открыть всю правду до конца.
— Потому что он сам полицейский, — произнесла она, подняв глаза на Алекса. — Следователь Бостонского управления. И называл он меня не Кэти. — В ее глазах читалось отчаяние. — Он называл меня Эрин.
20
В День памяти за сотни миль к северу от Саутпорта Кевин Тьерни стоял на заднем дворе дома в Дорчестере в шортах и гавайке, которую купил на Оаху, где они с Эрин провели медовый месяц.
— Эрин в Манчестере, — сказал он.
Капитан Билл Робинсон переворачивал на гриле бургеры.
— Опять?
— Я же говорил, у ее подруги рак. Эрин считает своим долгом быть рядом.
— Да, рак — та еще зараза… — сказал Билл. — Как Эрин держится?
— Нормально. Хотя, по-моему, устала. Тяжело мотаться отсюда в Манчестер и обратно.
— Могу себе представить, — согласился Билл. — Эмили тоже пришлось несладко, когда у ее сестры нашли волчанку. Зимой они провели два месяца в Берлингтоне, взаперти в крошечной квартире. Они там обе опсихели. Под-конец сеструха выставила за дверь чемоданы Эм, сказав, что как-нибудь проживет одна. И я ее не виню.