Тихая квартирантка
Шрифт:
Ты сидишь в ожидании, с волос капает на спину. Вскоре он возвращается и снимает наручники. На этот раз дверь за тобой закрывается. Он хватает тебя за запястье и ведет вниз по лестнице. Дом оживает. Серый ковролин на ступеньках, перила выкрашены в белый цвет, как и стены. Повернув налево, вы попадаете в открытую кухню. Тебя зовут Рейчел, ты Рейчел. Справа – гостиная. Прихожей нет. Просто входная дверь, она манит тебя. Диван, кресло, телевизор, не слишком большой. Пара журналов на столике. Фоторамки на стенах и книжная полка в углу, заставленная книгами в мягких обложках. Дверь под лестницей.
Ты хочешь исследовать все. Перетряхнуть
Он указывает на стул, тоже деревянный, самый дальний от двери. Ты садишься. На столе три тарелки, две пустые кружки, три кухонных ножа. На рабочей столешнице ворчит кофемашина. Он кладет руку тебе на плечо, встряхивает. Ты смотришь на его пояс. Кобуры нет.
– Не забывай.
Ты Рейчел. Подруга друга. Ты не приставишь нож к его горлу. Будешь вести себя естественно.
Он открывает серебристый холодильник, достает пакет с белым хлебом, кладет ломтики в тостер. Ты вспоминаешь завтраки своего детства: печенье «Поп-тартс» по дороге в школу, завернутое в два бумажных полотенца, еще горячее. Позже – сэндвичи с яйцом и бумажные стаканчики с кофе из передвижной кофейни. Сколько ты себя помнишь, ты не завтракала с родителями. Уж точно не в будни.
Сидя на стуле, ты отмечаешь все, на что падает глаз: подставка с ножами на столешнице, щипцы на сушилке. Половник, консервный нож, длинные ножницы. Кухонное полотенце на ручке духовки. Все чисто, каждый предмет на своем месте. Он уже распаковал коробки. Обустроился в новом пространстве. Теперь это его дом, под его контролем.
Перегнувшись через перила, он задирает голову.
– Сесилия!
Затем возвращается к кофемашине, чтобы проверить, готово ли. Дежурный по завтраку папа занимается утренними хлопотами.
Сначала ты видишь только ее ноги. Два светло-голубых носка шлепают по лестнице. Зауженные черные брюки, пушистый розовато-лиловый свитер. На полпути девочка наклоняется и заглядывает в кухню.
– Привет, – говоришь ты.
Твой голос пугает ее, его и больше всего тебя саму. Его взгляд перескакивает с тебя на дочь. Неужели ты ошиблась? Одно слово, и все пошло прахом. Однако Сесилия подходит к столу и садится напротив.
– Привет, – отвечает она.
Ты делаешь едва заметный взмах рукой. Пытаешься не смотреть, но против воли впиваешься в ее лицо, пожираешь его глазами, выискивая малейшие черты отца. Определенное сходство есть – случайный прохожий на улице догадался бы, что они родственники, – но она не полная копия. Лицо круглее, чем у него, мягче. Усеяно веснушками и обрамлено волнистыми рыжеватыми волосами. Однако глаза – его, тоже серо-голубые с такими же янтарными крапинками по краю радужки.
Он ставит на стол тарелку с тостами. Повернувшись спиной к дочери, поднимает брови: не облажайся.
Ты бы и рада, но понятия не имеешь как. Тебя не готовили к тому, чтобы, сидя на кухне у этого человека, выдавливать из себя дружелюбие по отношению к его дочери.
– Я Рейчел, – говоришь ты.
Она кивает.
– Сесилия.
– Рада знакомству.
Она слегка улыбается. Подойдя к кухонной стойке, отец берет кофейник и возвращается к столу.
– Хорошо спала? – спрашивает он.
Девочка кивает, глядя на пустую тарелку. Ты смутно припоминаешь себя по утрам в ее возрасте: вялая, ни капли не голодная и уж точно не расположена к общению. Отец наливает себе кофе и ставит кофейник у края твоей салфетки. Предлагает – приказывает – угощаться. Ты наполняешь кружку. Поднося ее к губам, замечаешь сбоку слова, напечатанные большими черными буквами: «Лучший папа на свете».
За столом лучший папа тянется к дочери, берет прядь ее волос и щекочет ей ноздри. Сначала девочка никак не реагирует, но после третьего раза мягко шлепает его по руке и смеется вопреки своей серьезности.
– Перестань!
Он улыбается – не то ей, не то самому себе. Видно, что отцу и дочери комфортно друг с другом.
Он ее любит. Это ясно даже тебе.
Такова любовь: она делает людей слабыми.
Предоставленная самой себе, ты закрываешь глаза, делаешь первый за долгие годы глоток кофе и переносишься назад во времени, к началу того дня, когда он тебя похитил. Затем еще дальше, к летней стажировке в отделе новостей, где усталые сотрудники бегали к кофемашине до самого вечера. Ты вспоминаешь каждое посещение кофейни: в том, что касалось кофе, ты никогда не питала пристрастия к одному виду. Перепробовала все мыслимые варианты: кофе в пакетиках, флэт-уайт с двойным эспрессо, латте с сиропом из фундука, капучино с дополнительной пенкой… Все, что готов был предложить мир.
Когда ты вновь открываешь глаза, девочка изучает этикетку на контейнере с маслом. «Веди себя естественно». Ты тянешься за ломтиком тоста, опускаешь себе на тарелку. Прежде чем взять тупой нож, косишься за безмолвным одобрением на самого лучшего на свете папу. Дочь откладывает чтение упаковки, и ты намазываешь хлеб маслом. Затем добавляешь слой джема, словно это сущий пустяк, словно не ты в первый раз за пять лет решаешь, сколько съесть. Аккуратно, не вызывая подозрений, откусываешь.
Джем такой сладкий, что горло слипается. Острая боль пронзает зубы. Ты сто лет не посещала стоматолога и боишься думать о проблемах во рту: кариес, гингивит… Реши ты воспользоваться зубной нитью, десны наверняка начнут кровоточить. Тост причиняет боль, но он такой теплый, хрустящий и масляный, а ты так чертовски голодна, так давно позабыла ощущение сытости… Голод годами копился где-то между пустым желудком и тазом, и ты не в силах перестать есть, пока не восполнишь все калории, недополученные в сарае.
– Записку для мисс Ньюман взяла?
Голос отца возвращает тебя на кухню. К твоим рукам на столе, к ногам на полу, к этому мужчине и его дочери, их обычным утренним ритуалам. Сесилия подтверждает, что записка для мисс Ньюман у нее. Они продолжают болтать: о предстоящей контрольной, о том, что вечером Сесилия пойдет на урок рисования, а отец заедет за ней в пять тридцать.
Ты не знала, что отцы бывают такими. Как бы глубоко ни копалась в прошлом, ты не можешь вспомнить, чтобы кто-то готовил тебе завтрак, играл с твоими волосами, знал имена учителей и расписание занятий. Твой отец уходил на работу ни свет ни заря и возвращался после ужина в костюме, с портфелем в руке, усталый, но довольный. Он находил время на вас с братом, на игры и школьные спектакли, на воскресенья в парке. Но вы были строчкой в его списке дел. Еще в детстве ты поняла: если ему не напоминать об отцовских обязанностях, он и думать о них забудет. Ты ощущала себя вещью из химчистки, которую никто не удосужился забрать…