Тихий Дон Кихот
Шрифт:
— Останавливайся… Приехали, кажись, — обреченно вздохнул Михаил.
— Ну что ты сидишь? Скажи ему что-нибудь! — взмолилась Аня.
Полосатый дядька вразвалочку подошел к их машине, ткнул рукавицей себе в висок и скороговоркой выпалил свой пароль. Отзыв Анна не знала, а потому, продолжая глядеть на Корнилова, выжидающе молчала.
— Ваши документики! — неприязненно сказал блюститель порядка.
— А у меня, — начала было Аня, но Корнилов перебил и сунул ей в руки какие-то бумаги. Аня не поняла. — Это что такое?..
— Твои права, — ответил муж невозмутимо.
Аня сунула права в окошко и через пять минут, счастливая и довольная, уже ехала дальше.
— Поехали, Аня, домой. Экзамен потерял всякий смысл, — сказал ей Корнилов. — Дай я сяду за руль. Отдохни. Я уже вижу — ездить ты будешь, так что все в порядке. — Они вышли из машины, чтобы поменяться местами. Корнилов порылся у себя в кармане и вынул блестящую шоколадную медаль. — Вот тебе медалька за экзамен. Помнишь, Зощенко? «И каждый раз, дети, когда вы будете есть сладкое, я хочу чтобы вы спрашивали себя, заслужили ли вы его?»
С этого вечера Аня понемногу начала передвигаться на машине сама. Правда, сначала только до магазина дворами и задами. Потом научилась добираться до «Пионерской» карманами. Задача была непростой, как у шахматиста, в распоряжении которого осталась только пара коней. Там, на стоянке, она машину оставляла и садилась в метро, как примерная студентка. Но понемногу практика брала свое, и Аня неумолимо становилась нормальным «чайником».
В пятницу с утра Аня была в приподнятом настроении. Корнилов сказал, что в гости к ним сегодня заедет Коля Санчук, бесславно закончивший свою политическую карьеру.
— А давай их всех вместе позовем? — загорелась Аня. — Я ужин приготовлю. У нас так редко бывают гости…
— Вместе? Я не думаю, что Санчо обрадуется, — Корнилов поморщился. — Для него это — возможность куда-то из дому слинять. Там ему, как я знаю, несладко живется. Может, пусть лучше один приходит. Валя такая шумная. Да еще и Аня… Сколько ей сейчас, кстати?
— Не знаю, — задумалась Аня. — Чужие дети быстро растут. Давай я ему позвоню и спрошу. Ты ведь не совсем против? Это ты за него вступаешься?
— Ну, считай, что я не против. Хотя… — Корнилов нерешительно почесал затылок.
— Ладно, Медвежонок. Если я тебя буду слушать, то у нас гостей никогда не будет, кроме тех, которых ты в дом не пускаешь.
— Ну, они ж не гости, как ты не понимаешь, — запротестовал он.
— Ты тоже многого не понимаешь. Например, того, что я хочу видеть в своем доме людей. Зачем он мне вообще тогда такой огромный?
— В своем доме?
— В нашем, конечно, в нашем.
Коле Аня позвонила сразу же, как только уехал муж.
— Спасибо, Анечка. Постараюсь. Анька будет счастлива.
— Ну… Жду.
Отложив до понедельника тяжелую умственную работу по разработке рекламы теплых полов, Аня принялась готовиться к приезду гостей. С теплыми полами никак не ладилось. На этих полах Анин творческий потенциал с визгом тормозил. Мысли вертелись в одной плоскости: «Теплый пол — неслабый пол». «Половая теплота» и тому подобное, что сразу можно было списать со счетов. Кое-какие перспективы давало слово «бесполый». Но какие именно, Аня еще не поняла. Просто чувствовала. Например, «Без теплого пола дом бесполый». Можно было пойти и по пути отрицания: «Отморозь свой пол». Но двусмысленности избежать было просто невозможно. Здесь уже рукой подать до «полового бессилия» и прочих неприятностей холодного пола. Хотя, если задуматься над словом пол, как имеющим значение «половина», это открывало необозримые просторы рекламных возможностей. Правда, какие именно, Аня тоже пока не поняла.
Обо всем этом думала Аня, перемешивая в миске будущее мексиканское блюдо, название которого она давно забыла. Все-таки приготовление еды — это глубокая медитативная практика. Голова начинает вырабатывать неожиданные идеи. И один творческий процесс подстегивается другим.
Для дочки Санчуков, Анечки, было куплено мороженое. Взрослым — испанское белое вино. А в кипящем масле обжаривались креветки по-мексикански.
Времени хватило даже на Сажика. Аня вывела его во двор и полчаса расчесывала большой щеткой. Сажик сходил от этого с ума. Он просто валился на Аню всей своей тяжестью, потому что ноги подгибались от удовольствия. Облик пса поменялся кардинально. Лохматая шерсть превратилась в ухоженный пух.
— Ну, смотри! Если не изваляешься в грязи до прихода гостей — будешь молодец!
Сажику всего надо было потерпеть полчасика.
— Ты представляешь, Коленька, вожу. Понемногу привыкаю, — возбужденно говорила Аня, когда все они уже немного расслабились и выпили вина. Не пила только Аня. Но ее это совсем не тяготило. Потому что ей предстояло вечером отвезти Санчуков домой. Такого ответственного поручения автомобилиста у нее еще никогда не было.
— Ну, ты Ань, молодчина! Вот это я понимаю! Кто смел, тот и за руль сел! — и, оглянувшись на жену Валю, по глазам понял, что градус его восхищения ей не очень нравится.
— А меня, тетя Аня, покатаешь? — спросила подросшая Анечка-первоклассница.
— Ну конечно! И Сажика с собой возьмем. Хочешь? И маму! — добавила Аня, заметив, что в Валиных глазах промелькнул вопрос.
В этот вечер все у них было хорошо. Аня зажгла в гостиной свечи. Накрыла стол. Все получилось просто здорово. Да и сама Аня постаралась: надела недавно купленное ей Корниловым платье. Прямое, синее, без рукавов. Оно прекрасно подчеркивало фигуру и при свечах эффектно поблескивало отделкой из синего же атласа. На вешалке его можно было не заметить, настолько оно было выдержанным, но на Ане это было Вещью. Она надела его впервые. И честно говоря, даже не надеялась на то, что сможет надеть его в ближайшее время. Поводов в ее жизни для этого платья почти что не было. Но теперь Аня была уверена, что будет сама их искать. Главное-то у нее есть — платье. Иногда такая ерунда, как одежда, может изменить в жизни очень многое.
— Ну расскажи нам, Коля, — попросила Аня. — Как оно там?
— Где, Аннушка? — недоуменно моргнул Коля.
— В большой политике! — рассмеялась Аня. — А как тебе, Валечка, все это время жилось? Не страшно было?
— Да не страшнее, чем в ментах, — ответила грубоватая Валя. — А по мне так, Ань, лучше бы он в мясники на рынок шел. Отработал свои часы и домой. Руки от крови умыл — и чист. А тут, с политикой этой, век не отмоешься.