Тихий Дон Кихот
Шрифт:
— Что ты сегодня такая молчаливая? — спросил он, предлагая ей чашку ароматного чая. Чай источал тот самый запах полыни, который она учуяла в квартире, как только вошла. И еще — аромат свежего асфальта.
— А чем это так пахнет? — Аня закрыла глаза и вдохнула пар, кружащийся над чашкой.
— А это Анечка, высокогорный индийский чай, только не тот, конечно, что продается у нас в пакетах. Целый мешок этого чая я купил прямо на его родине, в Индии, очень высоко в горах. Я встречался там с одним чрезвычайно интересным человеком. Знаменитым астрологом. Шри Кахнеда такой. Может, слышала? Ну неважно.
— Астрологом? Но ведь вы же ученый. Вы верите во всю эту ерунду?
— Почему же ерунду? — улыбнулся Брежнев. — Это тоже точная наука. Причем, прекраснейшая наука, может, самая поэтичная, самая одухотворенная из всех.
— Наука? — изумилась Аня, никогда гороскопами не интересовавшаяся. — Псевдонаука. Ведь это смешно. Неужели все в жизни человека предрешено? Согласитесь, что и от него самого что-то зависит, — слушая Аню, Брежнев ходил по комнате и улыбался. — Да и события в жизни могут повлиять совершенно непредсказуемо. Кого-то сломать. Кого-то закалить. Да наследственность, в конце концов. Весь в мать, или весь в отца. А астрология — это фатализм. И потом, церковь ее запрещает. Интересно почему, как вы думаете?
— Потому что нельзя заглядывать за кулисы. Все очень просто.
— За кулисы чего?
— Мироздания, — Брежнев присел на подлокотник кресла и продолжил: — Ты так много на меня вылила, что, боюсь, не все запомнил. Но если по пунктам. Конечно, больше всего мне хотелось бы расхохотаться и не вдаваться в подробности. Но попробую иначе. Насчет фатализма. Конечно, никакого фатализма в науке этой нет. Но неправильный подход только предрешенность и видит. Ошибка в трактовке бывает ужасающе грубой. Например, если бы священник утверждал, что главный смысл поста — съесть побольше картошки с капустой. Но ты же понимаешь, что это не так. Смысл-то совершенно в другом. Так и тут. Смысл — в определенной для каждого кармической задаче. И полной свободе в путях ее выполнения.
— Ну, а двойняшки? — использовала Аня свою старинную заготовку, еще со школьных отвлеченных размышлений на уроках ненавистной математики. — Рождаются вместе, а характеры разные.
— Ну, это хрестоматийный вопрос. Разница во времени рождения в пятнадцать минут может полностью изменить космограмму. Вплоть до другого асцендента и совершенно другой аспектированности. Я могу показать тебе прямо сейчас, у меня где-то здесь, — и он стал рыться в бумагах на столе. — А, вот они. Посмотри, как меняется узор космограммы при незначительном изменении времени рождения. Вот этот человек родился в 23.40 — звезда Давида, космическая защита и избранность. А через десять минут ее и в помине нет, полосы какие-то. Видишь?
— Ну, а наследственность, гены? — не сдавалась Аня. — Что же они?
— Гены отвечают только за физиологию. Они не имею никакого отношения к характеру. Весь в мать — это заблуждение. Или социальное копирование. Она так себя ведет, и ребенок ее копирует. Только и всего… А вот карма от родителей тоже перепадает…
— Так почему же церковь запрещает все эти разговоры про карму, про гороскопы? — Ане сейчас представился отец Макарий.
— К истине много путей. Один из них — вера. Но есть и другие.
— Какие?
— Представь себе, что истина — дом. Но дом этот за забором, и охраняют его злые собаки. Путей множество. Вот к нему ведут электропровода — можешь стать током и попасть в дом по проводам. Ты попадешь в розетки, люстры, бра, холодильники, телевизоры и микроволновки. Истина будет совершенно ослепительной. К дому подведен водопровод — стань водой и войди. Ты узнаешь такое, о чем и не догадывается ток. Ты можешь принести в дом почту. Став почтальоном, ты дойдешь до порога. Если ты станешь трубочистом, то истина будет темной и неприглядной. Если сделаешь подкоп и попадешь в подвал, который закрыт снаружи вот такенным замком, то твоим открытием станут крысы, старый хлам, какой-нибудь мешок с картошкой. Каждый раз истина будет совершенно иной. И каждый раз она будет объективной.
Он шагал по комнате и, заметно воодушевляясь, горячо объяснял Ане:
— Религия — это готовый к употреблению продукт. Только добавь воды. То есть веры. Ритуалы зафиксированы, молитвы записаны, иконы намолены. Но к истине можно прийти разными путями. Или ты пассажир, и тогда тебе не надо соваться в машинное отделение. Или ты пилот, и тогда твоя святая обязанность знать устройство своего самолета. И тот, и другой прилетят в пункт назначения. Но пассажирам сделать это значительно легче. Вера делает нас пассажирами. Нас привезут куда надо. Понимаешь? И можно заботиться только о хлебе своем насущном… И не совать свой нос куда не надо.
— Разве это плохо? — неуверенно спросила Аня.
— Нет. Это даже хорошо. Нос совать, может быть, и не нужно. Человек хочет уподобиться Богу. Мы копаемся в ДНК и пытаемся менять их свойства в нужную нам сторону. Удалять генетические болезни. Создавать идеально здоровое тело и насыщать его идеально здоровым духом. Я копаюсь в космограммах и пытаюсь найти оптимальное время и место для рождения сверхчеловека. С точностью до минуты. Ты же знаешь легенду о том, как рождался на свет Александр Македонский. Если бы мама подождала еще немного, он бы был непобедимым не только людьми, но и болезнями. Но, увы, она не смогла…
— Вы хотите создать непобедимого человека? — Аня смотрела на него с некоторым ужасом.
— Создать его невозможно. Я хочу его лишь усовершенствовать. Знаешь, каким путем можно внедриться в ДНК? Только с помощью вирусов. У них есть такое свойство. Они легко вклиниваются в гены. Но на этом пути поджидают сотни сюрпризов. Их следует полностью уничтожать. Клону человека было позволено разделиться только на четыре клетки. И его в панике уничтожили. Это запрещено. И наверно, правильно. Так вот, вирус коровьего иммунодефицита однажды встроился в человеческую ДНК. Может быть, его и уничтожали. Но только он взял и не уничтожился. Каждый раз есть риск, что вместе с мутацией генома изменится устойчивость к уничтожению. СПИД — это выпущенный лабораторный вирус, проявляющий чудовищную стойкость к уничтожению. А кого наплодят дальше? Все это очень сложно — генетически модифицированному зерну не страшны гербициды. Гибнут только сорняки. А через пару лет сорняки перестают реагировать на гербициды. Потому что соседние растения обмениваются вирусами. И к чему это приведет? К тому, что человечество будет убегать от всех этих мутантов на Северный полюс.
— Вы так хорошо в этом разбираетесь, — Аня нервно водила пальцем по краю чашки с остывшим чаем. Она его так и не выпила. Просидела все время с открытым ртом, пока Брежнев выкладывался перед ней, как перед тысячной аудиторией. Но сейчас она внезапно почувствовала, что момент пришел. — А генетическую экспертизу сделать вы бы могли?
— Что? — он как будто свалился на землю из своего парения. Наклонил голову набок, словно плохо расслышал. — Какую экспертизу?