Тихий городок
Шрифт:
Фаустпатрон — предшественник современных гранатомётов — все же поступил на вооружение. Но поступил он слишком поздно, когда фашистская Германия уже агонизировала. С ним будут умирать в последних безнадежных боях солдаты — старики и мальчики из «фольксштурма».
Странно, но чем больше бед обрушивалось на Маркуса Хохмайстера, тем лучше становилось зрение. В последние месяцы он расстался с зелеными очками. После запрета работ над «фаустом», отправки Аннбиндера на фронт, где он и погиб, после ареста Бера, которого гестапо заподозрило в шпионаже, ферму-лабораторию пришлось продать. Маркус
Когда осенью 1944 года Шпеер отдал распоряжение о массовом выпуске фаустпатронов и многие заводы получили срочный заказ, Маркус расчетливо и жестоко отказался принимать в этом участие. Придумывать выгодную версию, представляя себя лишь рабом техники, он не хотел. К чему? «Раб техники» не желал превращать технику в рабыню нацизма.
Зато львиную долю заказов отхватил Ноель Хохмайстер. Он быстро реконструировал свой завод. Как в годы былой молодости, он кинулся в изобретательство, рационализацию. Он и умер скоропостижно — за книгой приходов и расходов. Не выдержало беспокойное сердце, источенное заботой о свалившемся богатстве.
В начале 1945 года Хохмайстера вызвали на медицинскую комиссию и признали ограниченно годным к строевой службе. Его направили в Тельтов под Берлин. В это время Германия бросала в бой самых младших своих сыновей — подростков 1929 года рождения. Хохмайстера назначили начальником механических мастерских, где работали такие юнцы. Они чинили подбитые танки и штурмовые орудия, с внутренних стенок и кресел отмывали карболкой кровь убитых танкистов, заваривали швы, меняли моторы, устанавливали огнеметы — последнее новшество для борьбы с пехотой противника.
По радио все чаще и чаще раздавались призывы героически погибнуть. Снова и снова поминался освященный нацистами Вотан — бог войны и победы. В свои небесные чертоги, в свою Валгаллу он принимал лишь тех, кто пал в битве. Сидя перед приемником у себя в конторке, Хохмайстер пытался угадать истинное положение на фронтах. Но вместо этого в динамике грохотали истеричные голоса то Геббельса, то Дитриха, призывавшие к самопожертвованию. Тупость обожествлялась, провидение оказывалось холодным расчетом — вожди рейха хотели уцелеть, даже если погибнет немецкий народ.
Потом наступил день, когда не пришло в ремонт ни одной машины. Тягачи куда-то запропастились. Приближался грохот канонады. Солдатики сняли комбинезоны и разлеглись на траве у бараков, подставив хилые белые спины горячему весеннему солнцу. Вдруг прибежал фельдфебель:
— Майор! Русские танки зашли к нам в тыл!
— За мной на склад! — закричал Хохмайстер, услышав мерный рокот танковых дизелей.
Ребята сорвали замок с оружейного склада. Кто хватал гранаты, кто — карабины. К удивлению Хохмайстера, никто не брал фаустпатроны.
— «Лучшее оружие лучшим солдатам», — фыркнул фельдфебель. — Ну и надули же нас с этим «фаустом»!
Маркус со злостью выхватил у него из рук фаустпатрон и бросился к ограде, окружавшей мастерские. Он спрятался за грудой кирпича. Подобно отбойному молотку, стучало сердце. Маркус ни о чем не думал, ничего не соображал. Им владело только одно — выстрелить в русский танк и умереть.
Гул приближался. Теперь он различал лязг металла. Опытным ухом отметил, что гусеницы ослабли, надо давно сменить траки, что один из цилиндров работает неровно, потому, будто вздрагивая, толкается дизель в стальной утробе танка. Маркус приподнял голову, увидел облако густой желтой пыли. В нем темнела овальная,
А ему, Хохмайстеру, не хотелось уже ни стрелять, ни тем более убивать. Кому нужна лишняя кровь? Но увидев, как взмахнул руками и повалился на землю танкист, он прижался щекой к гладкому стволу «фауста», поймал в рамку прицела танк, нажал кнопку спуска. Голубая струя рванулась вперед, взвихрилась на броне фонтаном искр. Черное облако окутало русский танк. Больше у Хохмайстера не было никакого оружия, кроме пистолета. Он упал на кирпичи, зажал уши. Только теперь пришел страх. Подошли две тридцатьчетверки и самоходка «ИС». Воздух как стекло стал колоться на осколки, впиваясь в барабанные перепонки, лицо и тело. Хохмайстер хотел вскочить, бежать сломя голову от адского грохота, но не смог даже пошевельнуться. Что-то сильно и тупо ударило в голову, в глазах взвился скоп разноцветных огней и в мгновение все погасло.
Придя в сознание, Маркус перевернулся на бок, ощупал себя. Никаких ранений не обнаружил, только на затылке наткнулся на большую шишку. Недалеко от нею стоял сгоревший танк, над мастерскими ветер гонял пепел… Хохмайстер встал, покачнулся на ослабевших ногах и побрел не зная куда. По шоссе бежали люди с чемоданами, ранцами, велосипедами, детскими колясками. То обгоняя, то отставая, проходили танки, брички, грузовики с солдатами. Горели фольварки, подожженные убегавшими хозяевами.
Вечером Маркуса остановил патруль полевой жандармерии. У него не оказалось документов, были сорваны погоны. Его о чем-то спрашивали, он что-то отвечал. Так и не добившись ничего вразумительного, старший патруля кивнул на стену дома дорожного мастера. Его подвели к холодной каменной кладке. Изможденный солдат с эсэсовскими знаками, в петлицах поднял автомат и стал стрелять по нему. Хохмайстер упал, удивившись, что не чувствует боли. Он лежал и лежал, с безразличным спокойствием думая о себе. Наконец он услышал, как из дома кто-то вышел.
— Надо похоронить его, не может же он здесь валяться вечно, — донесся старческий мужской голос.
— Лучше оттащить куда-нибудь подальше, — посоветовала женщина.
— Нынче тепло, от трупа будет нести, — не согласился старик.
Шумно вздохнув, он взялся за лопату и начал копать рядом яму. Маркус не мог сообразить, что это говорили о нем как о мертвом. Он уснул под убаюкивающее звяканье лопаты и пугливое покашливание женщины.
— Надо позвать пастора, — неуверенно сказал старик.
— Мы даже не знаем его имени, — ответила женщина.
— Но он немец.
— Теперь немцев никто не согласится отпевать…
Его приподняли за ноги и голову, спихнули в яму. Больно ударившись головой о стенку, он издал громкий стон. «Я не мертвый!» — хотелось крикнуть ему, но из груди вырвался лишь кроткий всхлип. Старик стал вытаскивать его из ямы, повторяя с суеверным страхом:
— Господи, кто бы мог подумать…
— Мы же видели своими глазами, как в вас стреляли! — воскликнула женщина.