Тихий городок
Шрифт:
От нервного перенапряжения у Хохмайстера потемнело в глазах. Он перестал видеть даже то немногое, что видел, когда входил в кабинет Леша. Он пошатнулся, беспомощно ища руками опору. Подскочил адъютант и усадил в кресло. У генерала колыхнулось нечто вроде жалости к могучему когда-то красавцу. На цыпочках Леш обошел Хохмайстера, сел за стол:
— Бросьте дела, Маркус. Поезжайте в санаторий. Воспоминания о былой славе сожгут ваше сердце. Будем же реалистами! Любое новшество требует борьбы и упорства. Вы уже не боец. Не думаю, что Шпеер поймет вас. Сейчас он полностью ушел в заботы о «пантерах», «фердинандах» и «тиграх». Этим летом у Орла и Курска они наконец переломят хребет русскому медведю.
— И все же попытаюсь, — обессилено вымолвил Хохмайстер.
Леш кивнул адъютанту. Тот принес папку с отчетом Циглера.
— Сейчас адъютант прочтет то, что написал с фронта полковник…
— «Командиру дивизии СС «Великая Германия», начальнику инженерного училища в Карлсхорсте… Выполняя ваше поручение по испытаниям противотанкового ружья «фаустпатрон» в боевых условиях, докладываю: на танкоопасное направление, занимаемое полком, был поставлен инженер Хохмайстер с группой практикантов училища. 2 августа 1942 года русские предприняли наступление, поддержав пехоту четырьмя «Т-34». Три из них в течение 8 минут были сожжены фаустпатронами с поразительной точностью попадания. Поврежденному четвертому танку удалось уйти вместе с пехотой, рассеянной стрелковым огнем. Через неделю на рассвете противник выслал еще два танка. Предположительно с целью разведки. С одним танком в бой вступило штурмовое орудие. Оно разбило русский танк, но было уничтожено с кормы второй тридцатьчетверкой. Бесстрашный Хохмайстер вступил с ней в бой, обстреляв фаустпатронами. Но сам он получил тяжелое ранение от своего же оружия. Сноп огня, вырвавшийся из гранаты, поразил сетчатку глаз. Пострадавший был немедленно отправлен в госпиталь… Исходя из вышеизложенного, считаю: фаустпатрон является самым надежным из всего, что имеется в распоряжении стрелка в борьбе против танков противника. Оружие должно быть выпущено в таких количествах, которое бы обеспечило потребности всех наземных частей вплоть до пехотного отделения. Учитывая ранение конструктора, следует в дальнейших модификациях исключить случаи ослепления солдат, вооруженных фаустпатронами.
Адъютант захлопнул папку, взглянул на Леша:
— Дальше подпись, печать и резолюция командира дивизии: «Ходатайствую о награждении Хохмайстера Железным крестом первой степени».
— Циглер сделал, что мог, — сдержанно сказал Маркус. — В технической стороне он понадеялся на вас, господин генерал. Могу я снова просить уж если не о поддержке, то хотя бы о молчаливом согласии не мешать «фаусту»?
Леш раздраженно забарабанил пальцами по столу, но сдержал свой гнев:
— Хорошо, продиктуйте просьбу Шпееру об аудиенции. Попробуем попасть к рейхсинистру.
Хохмайстер забрал у адъютанта папку и, обшаривая рукой пространство, двинулся к выходу.
— Отвезите майора в отель, — приказал Леш.
Его поселили в «Адлоне». Все дни он лежал с открытыми глазами и ничего не видел. Шорохи в коридоре, приглушенные разговоры, перепалки служанок не задевали его. Он заказывал обеды и ужины, но почти не притрагивался к еде. Навещать его было некому. После самоубийства Карла Беккера фрау Ута уехала в Швеннинген, где у нее было имение. Больше никто из родных в Берлине не жил. Не осталось и друзей — Иоганн Радлов погиб, Вилли Айнбиндер застрял в Розенхайме, шлет обнадеживающие письма. Но он-то, Хохмайстер, догадывался, что без него мельница впустую машет крыльями. Вызывала недоумение позиция Леша. Генерал явно затягивал работы над «фаустом», отдавая предпочтение тяжелым противотанковым пушкам. Казалось бы, ему выгодней продвигать фаустпатрон. Как-никак этот младенец родился в его училище. Но ребенок явно пребывал в положении пасынка. Если что и делал Леш ради него, то по указанию свыше: сначала Шираха, потом Шпеера…
Зазвенело в ушах. Новый звук насторожил Маркуса, он напряг слух. Это звонил телефон. Маркус снял трубку.
— Господин майор? Вас беспокоит адъютант генерала Леша. Рейхсминистр ждет сегодня в три. В половине третьего мы заедем за вами.
— Жду, — Маркус положил трубку и обнаружил, что кое-что видит. Он бросился к зеркалу, с трудом узнал себя — обросшего, с ввалившимися щеками, обострившимся носом и лысеющим лбом. По телефону он попросил прислать парикмахера.
…За те месяцы, что прошли с момента первого знакомства, Альберт Шпеер кроме поста министра вооружений и боеприпасов получил должности генерального уполномоченного по вооружению в управлении четырехлетнего плана, председателя имперского совета, генерального инспектора шоссейных дорог и водной энергии. К прежнему званию Главного архитектора рейха он прибавил себе чин руководителя отдела эстетики труда в нацистской организации «Сила через радость».
Как всегда перед встречей с людьми столь высокого ранга, Леш робел и нервничал. Генерал знал, что, еще не занимая никаких официальных постов, рейхсминистр был задушевным собеседником и другом фюрера. Шпеер построил в Нюрнберге громадный «партейтаггеленде» с трибунами, рассчитанными на тысячи лет, за что был удостоен «Гран-при». По его проектам возводились имперская канцелярия в Берлине, здание германского посольства в Лондоне, немецкий павильон на Всемирной выставке в Париже. То и дело вытирая потеющую лысину клетчатым платком, Леш призывал:
— Сумейте же перед таким человеком подняться выше собственных интересов!
— У меня нет своих интересов, все мои помыслы направлены на благо Германии! — высокопарно ответил Хохмайстер, которого забавляло непритворное заискивание Леша.
«Майбах» остановился у главного подъезда четырехэтажного гранитного здания. Дежурный проверил документы и пригласил следовать за ним. Леш и Хохмайстер поднялись по широкой мраморной лестнице наверх. Здесь снова подверглись проверке, после чего другой офицер провел их в приемную. Чернявый секретарь с большой головой кивнул на стулья, выстроившиеся вдоль стен, сказал чуть ли не шепотом:
— Рейхсминистр просит извинения. У него сейчас собрались немецкие архитекторы. Вас он примет через пять минут.
Не успел Леш вытереть лицо и руки свежим платком, как на конторке загорелась зеленая лампочка, что означало приглашение войти. Из дверей по одному вышло несколько человек в штатских костюмах с нацистскими повязками на рукавах.
— Посмотрите, какой будет город! — не ответив на приветствие и еще не остыв от возбуждения, воскликнул Шпеер.
Он стоял возле стола в углу кабинета, на котором был выполнен макет из белого гипса. Лицо его выглядело похудевшим. Да и сам он, кажется, вытянулся еще больше. На высоком, шишковатом от бородавок лбу блестели капельки пота.
Макет походил на мифическое поселение будущей цивилизации с триумфальными арками, пантеонами, звездным разбегом проспектов, станций метрополитена, стадионами, площадями и парками, разбитыми по всем законам архитектуры в стиле эпохи третьего рейха с его тягой к величию и грандиозности.
— Еще в тридцать шестом году у фюрера возникла мысль создать такой Берлин — центр гигантской империи от Ла-Манша до Урала. — Шпеер горящими глазами смотрел на макет. — Вот на этой арке, перед которой парижская Триумфальная кажется малюткой, мы увековечим имена всех павших… Унтер-ден-Линден сделаем на двадцать метров шире Елисейских полей. А здесь соорудим «Гросс-халле», увенчаем его куполом с изображением земного шара и воспарившим германским орлом.
38-летний министр, с именем которого связывалась новая эра тотального вооружения рейха, сейчас, как мальчишка, любовался своим игрушечным городом-сказкой, совершенно забыв о посетителях.
Только теперь, как бы очнувшись, он развернулся на длинных ногах к Лешу и Хохмайстеру, проговорил дежурную фразу:
— Рад видеть вас.
Леш сделал шаг вперед:
— Господин министр, восемь месяцев назад на полигоне нашего инженерного училища в Карлсхорсте вы изволили наблюдать действие нового противотанкового ружья…