Тихий гром. Книга третья
Шрифт:
— Назад оглядаться надоть, баушка. Обойтить могут.
— Никого там нету, — не испугалась и не удивилась Ядвига его появлению. Видом она в этот момент здорово на ведьму смахивала — черная, злая, косматая. — Двое только что в лес отскочили. Уйдут и помогу покличут… Ты б, Васек, подальше обошел да пересек их.
— Понял. Гриша вон там сидит, — быстро показал он и на четвереньках же поспешил от нее удалиться.
— Догадалась, — вслед ему сообщила бабка. — Двух швабов он уже положил.
Отступив на безопасное расстояние, Василий поднялся в рост и, как гончая на
Здесь, в сосновом лесу, когда-то, видимо, посаженном руками человека, кусты встречались редко, и видеть можно было далеко. Но сколько ни смотрел Василий вперед, никакого движения не уловил. Замедлил бег, огляделся и заметил мелькание касок далеко слева и сзади. Немцы, стало быть, пробирались к дороге.
Отрезая им путь, Василий сделал несколько перебежек и, не достигнув дороги, упал за толстой сосной. Пот заливал глаза. Шляпа слетела где-то еще в кустах за прудом. Утерся рукавом и, сдерживая дыхание, принялся ловить на мушку бегущего впереди. Выстрел хлопнул коротко, немец упал, а второй, заподозрив окружение, кинулся было назад, к избушке, но страх не пустил его туда, и он снова круто начал забирать к дороге, за нею — спасительные кусты.
Выскочив из укрытия, Василий дважды стрелял стоя и вторым выстрелом, кажется, ранил немца, когда тот был уже возле самых кустов. Оттуда прогремел ответный выстрел, и все замолкло. У пруда тоже стояла нерушимая тишина, будто ничего и не было. Повременил за деревом, позаглядывал на то место, где ползком скрылся немец, и понял, что гнаться за ним бессмысленно. Доберется он до своих или нет, все равно раньше утра едва ли появится тут новая команда. Но придут они сюда непременно. Надо спешить.
Возле избушки стоял запряженный конь, а за телегой, сгорбясь, над чем-то пыхтел Григорий.
— Для чего ты коня-то запряг? — спросил, подходя, Василий и, увидев лежащего у порожка дядьку Ерему, прикусил язык. Нос у него пожелтел и свострился, глаза прикрыты потемневшими веками, усы обвисли.
— Чуток живой еще, — выпрямляясь, сообщил Григорий, — но плох… Не жилец, кажись.
— Не каркай, — возмутился Василий. — Ты не видал, какие мы с тобой были, как Донат из окопа-то нас привез, а я видал. Отдышались вот… А баушка-то где же?
— Не надо ей тута показываться, — пояснил Григорий, — тропу к ее избе тоже казать не надоть. Тама вон недобитые есть, углядят. Нам-то все равно уходить, а ей оставаться да немцев ждать.
С великой осторожностью уложили они дядьку Ерему на сено в телегу и повезли кружным путем. Даже не через плотину поехали, а дальше в лес углубились, пока избушка совсем из виду скрылась.
Постель раненому Ядвига приготовила в том самом тайничке в углу двора, который сам он соорудил для ребят еще по весне. Но ни тайничок этот, ни другие земные блага дядьке Ереме уже не потребовались.
Только попробовали приподнять его с телеги — застонал Ерема, будто просил не тревожить — из уголка рта из-под уса, запузырилась кровавая
Бабка не голосила. Все делалось быстро, бесшумно и споро. Гроб сколотить было не из чего, некогда, и стучать молотком тут негоже. Место для могилы выбрали укромное, незаметное. Пока ребята готовили последнее прибежище для доброго дядьки Еремы, Ядвига спеленала покойника двумя простынями и еще успела сбегать на то место, откуда стреляла. Подобрала там все стреляные гильзы, а на обратном пути и позицию Григория очистила.
Схоронили молча. Старательно замаскировали бугорок дерновыми пластами, а сверху еще набросали сухой травы, так что приподнялась тут не могила, а вроде бы небольшая копешка сена.
Потом начались торопливые сборы и маскировка жилья: все надо было сделать так, чтобы любой вошедший сразу понял, что живет здесь одинокая старуха и никого больше ни в хате, ни во дворе не бывало. Давно спустились потемки, но огня не вздували, говорили вполголоса, чутко прислушиваясь к тишине, стараясь не пропустить ни единого постороннего звука. За прудом было все так же мертво и тихо. Даже птицы, казалось, не смели тревожить своими голосами это безмолвное царство смерти.
Собрались ребята моментально. Немецкие ранцы набила им бабка доверху разной едой. Шинели скрутили в скатки. Фуражек у них не было, шляпу свою Василий потерял, а Григорий не захотел увечить солдатскую форму. Ужинали в потемках, сама Ядвига есть не могла. И говорила она мало, лишь не спускала глаз с сыночков, ставших ей за эти месяцы роднее родных.
Потом все вышли во двор, забрали с собою коня, корову, телка, овечку — тоже на поводок, а ягнята от нее не убегут, и двинулись все в лес, в сторону хлебного поля. Не доходя его, скотину пристроили на привязи. Прибрали скошенный хлеб, снопы составили в суслоны и стали прощаться.
— Ну, баушка милая, — сказал Василий, — уборку-то, видишь, едва начать мы успели, остальное одной тебе доделывать…
— Все доделаю, сыночки мои, — бросилась она обнимать ребят. — Все доделаю, если швабы не прибьют. — Здесь позволила себе Ядвига негромко поголосить.
— А може, нам в леске где-нибудь поблизости задержаться, поколь немцы-то придут? — предложил Григорий. — Авось, подмогнем в трудный момент.
— Нет, нет! — испуганно оттолкнула их от себя бабка. — Уходите скорее и дальше. Без вас мне безопаснее будет.
— Ну, прощай, баушка! — скорбно выговорил Василий и отвернулся.
— Прощайте, сынки! Дай вам бог счастья.
Бабка осталась на краю поля, а солдаты двинулись в лес, в неизвестность, взяв направление на северо-восток.
В эту ночь Ядвига спать не ложилась — не уснуть. Да и дел еще нашлось достаточно. Уже перед восходом солнца, когда она, подоив корову, напоила всю скотину и задала побольше скошенной травы там же, в лесу, вернулась домой и села дрожать в комнате под окошко, из которого видна была тропинка, когда-то связывавшая ее с миром.