Тихий омут и бестолочь
Шрифт:
Не желая так скоро отрываться от нее, Костя несколько раз провел языком по припухшим складочкам, избегая слишком чувствительного сейчас клитора, погрузился в самую глубину и только потом, оставив на гладком лобке мягкий поцелуй, поднялся на ноги.
— Я прощен? — самодовольно поинтересовался он, изучая насмешливыми глазами румяную Маринку, которая никак не могла перевести дыхание.
— Пожалуй. Уболтал, черт языкастый — усмехнулась она в ответ, притягивая Костю к себе, чтобы поцеловать. — Никогда бы не подумала, что ты любитель этих дел.
— Сам не знал, — признался Костя, не успев прикусить язык.
Благо Марина решила не заострять внимание на его реплике. Костя мысленно отругал себя за словесный понос. Он сам толком не знал, откуда у него взялась такая любовь к оральным ласкам, и обсуждать это с Мариной уж точно не собирался. Он просто поцеловал девушку, заставляя ее забыть все на свете.
Иванова балдела от поцелуев Кости. Она еще не до конца отошла от невероятного оргазма, который он подарил ей, но все же помнила, что нужно торопиться. Марина, не прерывая поцелуя, скользнула рукой вниз, где аккуратно, но уверенно занялась пуговицей на брюках и молнией. Костя помог ей стянуть штаны вниз вместе с бельем и притянул Маринку ближе к краю стола, пристраивая свою эрекцию к ее входу.
Бирюков хотел бы долго дразнить ее, проникая только головкой, выходя и проскальзывая обратно, как говорят в народе, на полшишечки. Он извел бы эту девушку до изнеможения, заставил бы умолять, выпрашивать… Но обстоятельства не позволяли Бирюкову рассусоливать, поэтому он проник в нее одним уверенным движением до самого конца. Давая Марине полминуты, чтобы привыкнуть, он взял темп, который стал методично наращивать. Придерживая девушку за попку, Костя наклонился и, прикусив зубами кромку тонкого кашемирового пуловера, задрал его вверх. Он не мог не улыбнуться, увидев, как дерзко приподнимают тонкую полупрозрачную ткань лифчика ее соски.
— Потрясающе, — пробормотал Бирюков, склоняясь, чтобы пососать через белье затвердевший пик.
— Потрясающее белье или моя грудь? — не без ехидства уточнил Марина.
— Все сразу, — нашел правильный ответ Костя, — и по отдельности. Ты вся потрясающая, солнце.
И он снова вернулся к поцелуям, покусываниям и другим манипуляциям с ее грудью, отрываясь только, чтобы полюбоваться, как тонкая ткань, намокшая от его слюны, обволакивает округлую плоть. Это зрелище, Маринкины стоны и теснота вокруг его члена слишком быстро гнали Костю к финишу. Он уже пожалел, что так торопился. Пожалел, что не увез ее домой. Пожалел, что не будет второго раунда, который был бы еще круче первого. Изо всех сил Костя давил на тормоз, аж вена на лбу вздулась.
— Мариш, — хрипло позвал он. — Ты сможешь… Я… блин… Солнце, сможешь?.. Со мной..?
Она не ответила, лишь протолкнула свои пальцы ему в рот, тут же вынула и положила себе на клитор, осторожно массируя. Костя не нашелся, что сказать. Он просто опустил глаза и смотрел, смотрел, смотрел… Его член, проникающий в нее. Ее пальцы сверху.
— Пожалуйста, девочка, пожалуйста, — взмолился он, чувствуя, что его настигает неминуемая развязка.
— Да, — выдохнула Марина, наконец отпуская напряжение, которое скрутило ее тугим узлом, а потом заставило прогнуться в спине и запрокинуть голову.
Для Кости это была последняя капля. Он как паралитик забился в оргазме, вколачиваясь жесткими мощными выпадами. Его глаза буквально выскакивали из орбит, поэтому Бирюков прикрыл их. Но и с закрытыми глазами он видел Марину, пронзённую пиком удовольствия, с задранной до шеи кофтой, в мокром бюстгальтере и волосами, струящимися по столешнице.
Проведя ладонями по влажному кружеву, Костя аккуратно опустил пуловер, придерживая Марину за спину, усадил, прижал к себе. Он уткнулся носом ей в макушку, наслаждаясь теплыми объятьями, которые дарила ему эта солнечная девушка. Но меньше, чем через минуту она отстранилась, недвусмысленно давая понять, что сеанс обнимашек окончен.
Костя не без сожаления покинул ее тело и сделал шаг назад, давая Марине возможность спрыгнуть со стола. Она тут же поспешила к сумке, откуда вытащила влажные салфетки. Костя тактично отвернулся, позволяя девушке привести себя в порядок, заправился сам. Он присел, чтобы собрать в папку разлетевшиеся счета, но тут же нахмурился, увидев среди них кое-что еще.
— Марин, это что? — он протянул ей бумагу.
Иванова сжала губы, чуть прикрыла глаза, уже зная, что ее поймали, застукали.
— Заявления на возврат по декабрю. Они мне тоже нужны, — торопливо объяснила она, забирая у Кости папку, засовывая туда лист.
— Зачем?
— Для отчетности.
— Я вполне ясно помню, как ты говорила, что они не нужны для закрытия года, — проявил чудеса наблюдательности Бирюков.
— Теперь нужны.
— Марин!
— Что?
— Зачем тебе заявления?
— Я привожу твои дела в порядок.
— Зачем?
— Чтобы передать, — наконец призналась она.
— Могу я поинтересоваться, какого хрена ты это делаешь? — повысил тон Костя.
— Поинтересоваться можешь, конечно, — буркнула Марина, пряча глаза.
— Марин, ответь мне. Почему? Из-за нас? Из-за этого? — он кивнул в сторону стола.
— Нет.
— Врешь.
— Не вру, Кость. Я уезжаю, — она произнесла последние два слова тихо-тихо.
— Уезжаешь? Куда?
— Усманов предложил перевод. Я согласилась. Всех клиентов распределят. Вот привожу дела в порядок.
Костя долго смотрел на нее, а потом рассмеялся.
— Да врешь ты все. Не хочешь со мной работать после произошедшего, да? Слушай, ну давай просто закончим. Считай, перепили на корпоративе, ну и сейчас чутка не сдержались, — отчаянно придумывал по ходу Костя. — Я привык с тобой работать. Мне нравится, правда. Спроси Коляна, я раньше бухгалтеров каждые три месяца менял…
— Трахал и менял? — невесело усмехнулась Марина.
— Я серьезно, — насупился Бирюков.
— И я серьезно, Кость.
— Да ну, перестань…
Девушка только чуть пожала плечами, присела, собирая оставшиеся бумаги. Костя даже не нашел сил помочь ей. Он стоял, как громом пораженный, не веря, что теряет своего любимого бухгалтера.
— И с Кристинкой все получится. Думаю, она всех подмажет, чтобы тебя заполучить. Сработаетесь. И тут, — Марина кивнула на компьютер, имея в виду Костин бизнес, — и там, — взгляд на стол, снова невесёлая усмешка. — Ты ей нравишься.