Тихоокеанский шторм
Шрифт:
Сходный расклад был и с Александром Кутеповым - безукоризненно честный, действительно патриотичный бессребреник, принципиальный противник интриг, он был неплохим строевиком; но пределом его талантов было командование полком, в отличие от Корнилова, не кавалерийским, а пехотным. Впрочем, господа офицеры Преображенского полка, возможно, не вполне разделяли даже эту оценку талантов своего командира - они, почему-то, предпочли отправиться к Колчаку, сформировав в составе его армии Петровский батальон, ставший наследником старой русской гвардии, но не поехать на юг. Не исключено, что они были правы - Александр Павлович блестяще смог обеспечить строевой шаг офицерской роты во время 'Ледяного похода' (чистая правда - Кутепов требовал идти строем на тридцатиградусном морозе В.Т.), но о проявлении им талантов организатора известно прискорбно мало (видимо, он считал, что запасы продуктов, теплой одежды
Говоря проще, подавляющее большинство русского офицерства к этому времени уже было сыто войной по горло. Лить же кровь соотечественников во имя процветания Великобритании были согласны очень и очень немногие. На этом фоне, многие были готовы выслушать предложения лидеров умеренного крыла большевиков - тех же Сталина и Молотова, например. Да, не факт, что удалось бы договориться - различия во взглядах на настоящее и будущее России были огромны - но, даже хлипкий шанс договориться во имя недопущения братоубийственной бойни дорогого стоил; в связи с этим, готовность сторон говорить, а не сразу стрелять, была бесценна. Этот шанс сорвала веселая компания, известная как 'межрайонцы' - руководимая Троцким группа международных авантюристов, получавшая финансирование от очень интересных 'клубов' иностранных элит. После того, как они сделали все возможное для начала систематического уничтожения офицеров, не соглашавшихся идти на службу в Красную Армию, достижение приемлемых договоренностей стало невозможным. Ну а 'венцом' их усилий стала политика 'расказачивания' - после этого за оружие взялась основная масса казаков.
– Я опять позволил себе отвлечься - одернул себя Вождь.
Поскольку господа разведчики, в отличие от офицеров департамента военной контрразведки, увлеченно игравших в политику, принципиально не занимались политическими играми, их терпели, но не более того - заменить их было невозможно, но доверять людям, настолько не разделяющим господствующую в стране идеологию, что-то, лежащее за пределами их прямых обязанностей, было никак нельзя.
Сталин очень долго разделял это отношение руководства коммунистической партии к военным разведчикам, с двумя нюансами - он ценил их за высокий профессионализм, и, Вождь отметил для себя такой момент - после бойни, учиненной Ежовым 'летучим мышам' в 1938 году, когда погибли почти все разведчики старой школы, находившиеся в СССР и приехавшие по вызову Центра, молодые офицеры, будучи безукоризненно советскими людьми по происхождению и убеждениям, ранее никак не связанные с разведкой, придя туда, быстро переняли старую идеологию 'Аквариума'. Это наводило Вождя на размышления не меньше, чем невероятная, не имеющая аналогов в истории спецслужб, 'революция майоров', ранее обычных строевиков и штабистов, устроенная ими совместно с выжившими специалистами царской разведки - молодые командиры, за считанные годы, превратили практически полностью уничтоженную специальную службу в лучшую стратегическую разведку мира. Ни первого, ни второго не должно и не могло быть - но это стало свершившимися фактами.
Отношение Сталина к ГРУ изменилось к середине 1943 года, когда Император, прочитав и осмыслив материалы из мира 'Рассвета', произвел немалую переоценку ценностей. Он по-прежнему серьезно относился к коммунизму - но теперь он считал нужным использовать коммунистическую идею, в первую очередь, как часть идеологического обеспечения Империи, как своего рода противоядие от явно ведущих в тупик систем идеологического обеспечения капитализма. Ознакомившись со своими собственными трудами, написанными после войны в мире 'Рассвета', Сталин пришел к выводу, что там он шел в правильном направлении, закладывая экономический, организационный и идеологический фундамент Империи - но не успел сделать изменения необратимыми, поэтому дело всей его жизни после 1953 года было предано и продано.
Сейчас надо было продумать строительство Империи, с учетом однажды сделанных ошибок - и тщательно подобрать хранителей. Было понятно, что имперская составляющая должна быть на первом месте - и, ни в коем случае нельзя было оставлять возможностей для реванша партийных деятелей. Разумеется, при этом нельзя было впадать в крайности - Сталин отдавал себе отчет в том, что как утробная ксенофобия Александра III, нашедшая свое выражение в преступно глупой ура-патриотической национальной политике России, привела к тому, что масса людей нерусских национальностей, будучи лишены возможности встроиться на приемлемых условиях в социум Российской Империи, либо сочувствовали революционному движению, декларировавшему борьбу с 'тюрьмой народов', либо прямо в нем участвовали, что весьма поспособствовало краху государства и страны; так и лютая ненависть Ленина ко всему великорусскому, выражавшаяся во всемерном и всяческом поощрении разнообразных сепаратистов, выступавших под маркой 'защитников угнетенных Россией наций', дроблении государствообразующего этноса на три отдельных народа, прямом содержании национальных окраин за счет русских, посеяла семена будущей гибели Советского Союза. И первое, и второе было категорически неприемлемо - это были просто две разные дороги, ведущие к катастрофе и страны, и населяющих ее народов.
Выход Сталин видел в нахождении 'золотой середины' - с одной стороны, ядро Империи, которым были и являлись Россия, Украина, конечно, без Галичины, и, Белоруссия, должны были получить комплекс не слишком явно бросающихся в глаза, но весомых, преференций; с другой стороны, национальные республики отныне должны были, строго следуя общеимперскому курсу во всех сферах, жить по принципу 'Что потопаете, то и полопаете'.
На практике это значило, что человек любой национальности мог достичь в Империи любых высот, соответствующих его трудам, заслугам и талантам - но для этого он был должен стать русским имперцем не на словах, а на деле. Нет, Сталин никого не собирался заставлять становиться имперцем - человек мог спокойно оставаться таджикским дехканином или эстонским рыбаком, если таков будет его выбор, но в этом случае путь наверх такому гражданину СССР должен быть перекрыт намертво.
При этом автоматически возникал вопрос - а можно ли доверить органам государственной безопасности оставаться единственными охранителями нового курса? После знакомства с историей позднего СССР Вождь сам ответил себе на этот вопрос - нет, ни в коем случае. После изучения вопроса о том, как КГБ, и, в несколько меньшей степени, МВД, 'с треском' проиграли страну, пусть и по очень неполным, отрывочным материалам, Император решил для себя, что дело в том, что госбезопасность так и осталась 'боевым отрядом партии', той самой партии, верхушка которой предала - ну а 'боевой отряд' исправно следовал курсом, проложенным руководством КПСС, похоже, даже не смея помыслить о том, что можно пойти против воли партийного руководства. Лично к Лаврентию Павловичу и его приближенным у Сталина в этом плане претензий не было - но после их гибели госбезопасность быстро стала 'собачкой', которая заслышав со Старой площади команду 'Прыгай!', робко интересовалась лишь тем, на какую высоту следует прыгнуть.
– Нет, тут нужны люди, не просто имеющие свое мнение, но и способные пресечь предательство наверху, если возникнет такая необходимость - с мрачной решимостью констатировал Вождь.
Да и вообще, взятый им в 30-е годы курс на создание 'ордена меченосцев', будучи правильным принципиально, явно имел несомненные организационные погрешности. Конечно, сразу после революции у большевиков просто не было выбора - старая система управления 'приказала долго жить', так что приходилось сооружать заменитель государственного аппарата из того, что было под рукой, подбирая кадры по принципу политической лояльности. В 30-е ему приходилось изощряться, пытаясь соорудить из того 'человеческого материала', который имелся в ВКП (б), своеобразный орден государственников, преданных идее строительства Державы. Сейчас же оставалось только констатировать тот факт, что эти меры, бывшие в тот момент единственно возможным временным решением проблемы создания эффективной системы управления, оказались малопригодны в долгосрочной перспективе.
Сейчас же Вождь понял, что пытался решить задачу немного не так, как следовало. Строго говоря, ответ следовало искать не столько в европейской традиции военно-религиозных орденов, хотя и там удалось почерпнуть немало полезного, сколько в отечественной традиции формирования элиты из служилого сословия. Конечно, о полном аналоге русского дворянства речи не было, хотя бы потому, что и времена на дворе стояли совсем другие, и сфера приложения сил элитой предполагалась куда как более обширная - не только военная и гражданская служба, но и промышленность, наука, образование, идеология и многое, многое другое.
Ключевым моментом, точкой отсчета координат, альфой и омегой этой системы становилась не просто верность идее - неважно, католичеству или коммунизму - а куда более конкретизированный вариант идеи, выражавшийся в верности интересам Отечества. Соответственно, и критерием верного служения идее становилось не просто строительство социализма в какой-нибудь Анголе, но только такие действия там, которые приносят весомую пользу Родине; не абстрактная верность идеалам коммунизма, а конкретная служба стране. Исходя из этого, вознаграждалась и служба - не просто верность учению Маркса-Энгельса-Ленина, а следование старому русскому принципу 'По справе - служба, по службе - и награда'.