Тим и Дан, или Тайна «Разбитой коленки»
Шрифт:
Он кинул под ноги Тиму жёлтую нитку, она развернулась тропинкой, тут же слегка раскисшей под Дождиком, и троекратно расцеловал своего любимца:
— Иди! — И быстро, чтобы ни одна любопытная сорока не подсмотрела, перекрестил широким крестом его худую спину. И уже больше не оглядываясь, бесшумно зашагал по дремучей чаще в другую сторону.
Прохожие с удивлением поглядывали на худого мальчишку с румянцем во всю щёку, который разворачивал один за другим брикетики пломбира, и лизнув холодную сладость, морщился и отправлял мороженое в урну. А всё объяснялось очень
Когда очередное эскимо полетело в урну, из рюкзака за плечами мальчика выскочило что-то наподобие высохшей ручки, с хлюпом втянуло в себя мороженое и шмыгнуло назад. После чего раздалось удовлетворённое урчание. Тем временем Тим вытер руки и достал заветный клочок бересты. — Мы, пожалуй, дошли, — сказал он и потряс плечами, отчего сразу стало понятно, что у него нет привычки болтать вслух с самим собой и слова предназначались тому, кто находится в его рюкзаке. — Если я не ошибаюсь, в этом здании и работает Числобог, — сказал Тим, поглядывая то на кусочек бересты, то на дубовые двери здания с вывеской: Научно-исследовательский Институт Точного Времени.
— Уф-ф-ф-ф! — Раздалось шипение из рюкзака. — Тащишь меня и тащишь, укачал! Тим осторожно снял со спины рюкзак, из которого высунулась чёрная бархатная головка на длинной шее. Издали могло показаться, что мальчик разговаривает со змеёй.
— Не обижайся, Обида, — сказал Тим, поглаживая возмущённо распахнутый клюв. — Мы договорились, что ты не будешь называть меня Обидой, но только Обби — легко и непринужденно. Но не договаривались, что будешь морить голодом и трясти битых пять часов в этой противной сумке! — Зелёные волоски на лобике лебедя возмущённо встали дыбом. — Голодание — не моя любимая диета! С утра маковой росинки во рту не было!
— Но я же предлагал тебе еду!
— И это ты называешь едой? — Зашипела лебедь. — Анютины глазки, которые растут рядом с шоссе? У меня клюв чуть не отвалился, как только я их понюхала. Или розы возле Дворца бракосочетаний? От них у меня почти началось скоропостижное выпадение перьев! Или декоративная капуста на главной аллее проспекта? От одного её вида я почувствовала себя настоящей козой!
— А петрушка и укроп, которые я купил тебе на базаре? А пирожок с черникой? А…
— И это ты называешь маковой росинкой? — Укоризненно прошептала Обида.
Тим открыл, было, рот, чтобы сообщить, что он думает по поводу маковой росинки и Обиды, но покосился на вывеску и решил не терять зря время.
Он вновь вскинул рюкзак с птицей на плечо и отворил дверь института.
— Ваш пропуск! — Остановил его толстый охранник с торжественными бакенбардами.
— У меня нет пропуска, — смутился Тим.
— Нет пропуска? — Бакенбарды охранника вытянулись параллельно полу, а лицо потолстело ещё больше, как бы даже заслоняя проход.
— Понимаете, мне нужен… Числобог, — Тим выговорил имя Покровителя времени робко, опасаясь,
Но охранник и вида не подал, что удивлён.
— А-а, — сказал он. — Сейчас.
Он набрал номер на телефоне и ласково объявил в трубку: — Игорь Петрович, к вам тут молодой человек прибыл. Пропустить? Есть, пропускаю! — Благосклонно кивнул Тиму — дескать, путь открыт. И весомо добавил: — Вас ожидают в комнате 225. Второй этаж. На втором этаже Тим остановился возле комнаты с табличкой: «Игорь Петрович Числобог, главный специалист». Он постучал, и, услышав энергичное «Ага!», распахнул дверь.
— Тим, ну ты, брат, и вымахал! — Посреди комнаты стоял мужчина высокий и стройный, как совпавшие на цифре 12 стрелки часов, и приветственно помахивал розовой детской лейкой. — Ты маленький был, когда я в Разбитую коленку приезжал. Нам Водяной такую мировецкую рыбалку организовал! Не помнишь?
У мужчины было очень молодое и очень весёлое лицо, но стоило ему повернуться в профиль, показать седые виски, впечатление менялось — он выглядел почти стариком, отягощённым печальными думами. «Конечно, таким и должен быть повелитель Времени, — подумал Тим. — Всегда молодым и вечно старым».
И в этот момент кто-то огромный, невидимый ударился медным лбом в каменный пол, и начал класть звонкие поклоны, прыснули по серебряному блюду костяные шарики, разбился с приятным стеклянным шорохом десяток хрустальных ваз, и наперебой заголосили кукушки. Это разом проснулись часы и стали отбивать положенный час. Весь кабинет Числобога был загромождён хронометрами. В разных углах комнаты располагалось около десятка разноцветных избушек, из которых каждые полчаса выскакивали птицы и старательно сообщали который час. На электронных табло мигали синие и зелёные цифры, аккуратно отмеряя секунды. Стояло восемь напольных часов в искусно сделанных футлярах из красного дерева, а за стеклянными дверцами туда-сюда с достоинством плавали лунообразные маятники. Одни часы показывали полдень, другие — пять часов, третьи — восемь… Негромкое тиканье не прекращалось ни на секунду, будто сотни человечков постоянно топали, делали шаг вперед и назад. Шаг вперед и назад. Шаг вперед и назад.
Между тем Игорь Петрович, расспрашивая Тима о Лиходеиче, продолжал орошать цветы в большой круглой клумбе, расположенной прямо на длинной тумбочке перед его письменным столом. Цветы росли разноцветными клинышками — клин розовый, клин голубой, клин синий, клин жёлтый… Всего Тим насчитал их двенадцать. Причем сейчас все, кроме одного клинышка неизвестных Тиму розовых цветов, спали, смежив лепестки.
— Знаешь, что будет, если во всем мире остановятся часы? — Спросил Игорь Петрович, ставя лейку на подоконник.
— Кажется, да, — ответил Тим, кивнув на клумбу.
— Верно, — улыбнулся Игорь Петрович. — Выручат эти часы. Чуткие цветы, повинуясь Мировому ритму, просыпаются и засыпают в одно и то же время. У каждого создания природы своя Речь, но как замечательно, что они все нашли Общий Язык. Иначе этот мир не мог бы существовать. Всё держится на всеобщей солидарности!
Тим нахмурился. Ему предстояло вновь искать Общий Язык.
— Какая забота привела тебя сюда? — Спросил Числобог, закончив заниматься цветами, и жестом приглашая мальчика сесть в кожаное кресло.