Тингль-Тангль
Шрифт:
Самая мужественная.
Занятия промышленным альпинизмом, которые предполагают неустанную заботу о растяжках и рекламных щитах, об окнах и стальных конструкциях в поднебесье, о шпилях и куполах, оторванных от земли, – занятия промышленным альпинизмом не идут ни в какое сравнение с протиранием штанов в темном закутке у кухни.
Если вглядеться в его глаза, сказала бы Мика, то можно увидеть там самые настоящие джунгли, самые настоящие саванны, самые настоящие пустыни, самую настоящую сельву, видели ли вы когда-нибудь селъву, Ральф?
Ральф не видит ничего дальше своего бюргерского носа.
И
Вот так-то, liebe Ральф.
Что скажете, liebe Ральф?
Мике не терпится поделиться знаниями об этом парнесРальфом, поделиться знаниями о нем хоть с кем-нибудь, держать его в себе она больше не в состоянии. Этот парень заполнил ее всю и грозит выплеснуться наружу, как подошедшее тесто, как каша из волшебного горшочка, – Мика читала сказку про волшебный горшок маленькой Ваське в детстве, и уже тогда Васька отличалась неснос ным характером. А попросту говоря, была отъявленной высшей пробы сукой.
Черт с ней, с сукой, надо остановиться.
Главное несчастье дня – татуировки.
Мика натыкается на них случайно, взяв жестянку с фенхелем, одну из шести. И обнаруживает, что невнятные линии, которые и рисунком-то назвать трудно, удивительным образом поменяли очертания. Нет, ни каббалистические, ни алхимические знаки по-прежнему не просматриваются, зато она явственно видит детали татуировок этого парня.
Нуда, – вот круг, вот несколько сбившихся в стайку лепестков, вот маленькие, похожие на теннисные мячи солнца, вот подобия крестов – иерусалимский, вильчатый, звездный, кельтский, коптский, крест волка и крест Вотана. крест патэ, крест с яблоками, крест святого Петра. На других жестянках (Мика перебирает их дрожащими руками) обнаруживаются свастики. Точная копия свастик с тела этого парня, откуда Мика может знать, где какая? Но она вполне уверена и в лунной свастике, и в римской. И в свастике гремучей змеи, и в свастике солнечной птицы.
Это – знак.
Семь лет жестянки не покидали пределов кухни «Ноля». но сейчас Мика нисколько не сомневается: она должна взять их с собой, рассмотреть – внимательно и в полном одиночестве, без вездесущих глаз Ревшана и Резо, без их округлившихся от любопытства перверсивных ртов. И без глаз еще одного человека, который наблюдает за ней из темного закутка около кухни.
Нелепого немчика Ральфа.
Неудобство ситуации состоит еще и в том, что Ральф каждый день отвозит ее домой на своем неизменном «Фольксвагене». Это, как и многое другое в «Ноле», повелось с незапамятных времен, Ральф даже снял квартиру поблизости от Микиного дома – только потому, что однажды Мика сказала: вы ведь живете в центре, Ральф, зачем же вам делать крюк и отвозить еще и меня?
Никакого особого крюка на самом деле нет.
От ресторана до дома не больше двадцати – двадцати пяти минут прогулочным шагом (иногда полезно и прогуляться), но Мика каждый раз садится в «Фольксваген». Может быть, хоть этот примирительный жест немного утешит Ральфа, компенсирует ему часть страданий и душевных затрат. Кроме того, Ральф ежедневно поглощает по нескольку блюд, приготовленных Микой, и это тоже можно считать компенсацией.
В салоне «Фольксвагена» тоже пахнет едой.
С некоторых пор, особенно в сумерках, когда они возвращаются из «Ноля», Мика вдруг стала замечать во внешности Ральфа некоторые изменения. Изменения несущественны и, появившись на долю секунды, тотчас исчезают, – но они есть.
Лицо Ральфа не становится мужественнее и не кажется раскисшим от долгого проживания в Питере (особенности дождливого климата, от которых никуда не деться). Оно не становится более русским или еще более немецким, оно просто становится другим.
Иным.
Нет-нет. Мика просто старается избегать резких формулировок, предпочитая им более обтекаемые определения (как в случае с редкой психологической особенностью), а ведь давно пора признать, что то, что она временами видит слева от себя – не совсем лицо.
Совсем не лицо.
Креветки вместо глаз. Устрицы вместо губ. С носом и подбородком определиться труднее: иногда роль носа исполняет акулий плавник, иногда – куриное крылышко. При всем этом Ральф ведет с Микой беседы на самые разнообразные темы, тембр его голоса не меняется и устричного писка не слышно. Происходящее волнует и сильно беспокоит Мику, ведь она относится к Ральфу с неизбывной нежностью. Давно нужно было поговорить с Ральфом, посоветовать ему обратиться к какому-нибудь блистательному, частно практикующему врачу, вот только со специальностью врача могут возникнуть затруднения. Кто в состоянии оценить клиническую картину случившегося с бедняжкой Ральфом?
Отоларинголог, потому что задействован рот?
Окулист, потому что задействованы глаза?
Эндокринолог, пластический хирург, УЗИ-диагност?
А может, психиатр? Или психиатр нужен как раз самой Мике – вдруг с Ральфом все в полном порядке, а устрицы и креветки резвятся лишь в ее мозгу?
Мика совершенно уверена в себе, а если кто и нуждается в психиатре, так это ее сучка сестра.
В любом случае Ральф должен знать правду и о креветочных глазах, и о пищащих устрицах, но сообщить эту правду до сих пор не подворачивалось случая. Да и разве Ральф поверит Мике?
Люди никогда не видят себя со стороны.
Ей бы тоже хотелось взглянуть на себя со стороны – так ли все печально, как нашептывают ей металлические и деревянные трубки, составляющие конструкцию «музыка ветра». «Музыка ветра» висит над дверями эзотерической лавки «Диббук» – тоже ближайшей к дому. Мика всякий раз заходит в «Диббук», чтобы купить китайскую логическую игру Маджонг, и всякий раз ее не покупает.
Многие поступки Мики непонятны ей самой, так как же она выглядит со стороны?
Как она выглядела в раскосых глазах этого парня?
Не слишком отвратительно, иначе он никогда бы не поцеловал ее. Существа, подобные этому парню, и не подумают прикоснуться губами к тому, что активно им не нравится. Ах, да, это был родственный поцелуй.
Не стоит об этом забывать, но смертельно хочется забыть.
Мика покидает вечерний «Ноль» в смятении, но и полная томительных и сладостных предчувствий тоже. У нее в руках пакет, в пакете лежат любовно упакованные жестянки, все шесть, дома она развернет их и всю ночь будет наблюдать за тайной жизнью коптского и кельтского крестов, за тайной жизнью свастики гремучей змеи и свастики солнечной птицы.