Тингль-Тангль
Шрифт:
Ей просто захотелось поцеловать этого парня. Только и всего.
Заострять внимание на странных щекочущих ощущениях внизу живота Мика не стала. Не то чтобы она совсем не знала об их существовании, нет. Прекрасно знала, учитывая тысячу прочитанных книг, где это физиологическое явление анализировалось со всех сторон и было подано во всех ракурсах – от откровенно непристойного до пошло-романтического.
Странным было то, что это случилось с ней, Микой.
До сих пор ни один мужчина не вызывал такой сладкой паники в придонных слоях ее живота, и, уж если это все-таки случилось, она предпочла бы, чтобы это был совсем другой человек, а не этот парень.
Страшно даже представить, чем он занимается под аккомпанемент этого порно. Наверняка (о, ужас!) мастурбирует.
И потом – что тоже наверняка – он младше Мики.
Удивительно, что в размышлениях по поводу этого парня Мика ни разу не вспомнила о том, что он является женихом ее сестры.
Заснуть удалось только под утро, и даже во сне мысли об этом парне преследовали ее. В лучших традициях пиратской беллетристики Вашингтона Ирвинга и Рафаэля Сабатини. Два ганзейских когга, два норманнских шнеккера, два гокштадских дракара были набиты этими мыслями под завязку; они размахивали кривыми саблями и закатывали ядра в пушки в предчувствии близкого абордажа, да так угрожающе и лихо, что у бумажной бригантины по имени «Мика» не было никаких шансов уцелеть в столкновении. Лишь приблизившись, когги, шнеккеры и дракары стали тем, чем и были на самом деле – губами этого парня.
Губы.
Остаток ночи Мике снились его губы. Они были везде, они бесстыдно прикасались к ней, вызывая срамные желания в духе Эммануэль и возвышенные грезы в духе Шарлотты Бронте, причем Эммануэль переигрывала Шарлотту с хоккейным счетом 11:1.
Проснувшись в холодном поту, Мика обнаружила торчащие соски и подозрительную влажность между ног и впервые подумала о том, что мастурбация, которой она в жизни не занималась, не такое уж бессмысленное времяпровождение.
Жаль только, что учиться этому в ее годы уже поздно.
– …Ты когда-нибудь мастурбировал? – спросила она у официанта Виталика на следующий же день.
– Я и сейчас мастурбирую, – с готовностью ответил Виталик. – Последний раз проделывал это как раз вчера, в Доме кино, на утреннем сеансе.
– А что за фильм показывали? – поинтересовалась Мика.
– «Депутат Балтики».
– Это ведь не Тарантино.
– Нет, потому и кайфа особого не схватил. На Таран-типе у меня три раза кряду получается.
– Кстати, как там Тарантино? Все еще не собирается в Питер?
– Нет пока, но жду.
…Весь день Мика пытается отвлечься от навязчивых мыслей об этом парне. Даже готовка, которой она до сих пор с пылом отдавалась, не радует ее. А ведь речь идет всего лишь о шпинате по-монашески, что будет, когда она переключится на трюфели со шпанской мушкой?..
Днем ганзейские когги, норманнские шнеккеры и гокштадские дракары не столь агрессивны, как ночью, во всяком случае, они больше не швартуются у возбужденных Микиных сосков. Главное несчастье дня – татуировки.
Пака-хопе
Пака-ити
Пака-нуи
Матаио-аниата
Татуировок на теле этого парня было огромное количество, она не запомнила ни одной, но, кажется, там присутствовали солнца, спирали, геометрические и растительные орнаменты, что означает пака-хопе?То, что сине-черной змеей обвивает его грудь? А может быть, запястья? А может быть, щиколотки? Мика натыкается на них случайно, взяв жестянку с фенхелем, одну из шести.
Много лет назад она принесла все шесть заветных коробочек со специями на кухню «Ноля», и все эти годы коробочки служили ей верой и правдой.
Специи в них не заканчиваются никогда.
Более того, в каждой из жестянок могут возникать (и таким же необъяснимым образом исчезать) смеси из тертых корней неизвестных ей растений, мелко протертые или цельные плоды с запахом, кружащим голову, порошки немыслимого цвета (их тоже, при желании, можно отнести к специям). То, что роднит содержимое жестянок:
они всегда приходятся к месту.
Мика знает точно: когда и какую бы коробочку она не открыла – там обязательно найдется то, что нужно в данный конкретный момент, для данного конкретного блюда.
Мика считает содержимое жестянок нежданным подарком из витражно-средневековых Гента-Утрехта-Аитверпена, принесенным на крыльях стеклянных птиц, принесенным на хвостах стеклянных собак, как обстояли дела со специями в шестнадцатом веке?
Много лучше, чем сейчас.
Единственное, что удручает Мику в жестянках и что не дает им слиться с Микой окончательно – это то, что она до сих пор так и не поняла, что же именно скрывается в рисунках на потрескавшейся эмали. Поначалу ей еще казалось, что разгадать их – пара пустяков, достаточно будет хорошего (желательно – дневного) освещения и хорошей лупы. Она даже выловила такую лупу на Сытном рынке, в акватории любезного ее сердцу ларька «ВСЕ ПО 10», причем торговец-китаёза поклялся ей Мао Дзедуном, что при помощи этой лупы можно увидеть и деление клеток.
Траты на лупу оказались напрасными.
Ничегошеньки-то она не увидела, кроме знакомых трещин, сколов и потертостей – а ведь ей всегда казалось, что там спрятаны тайные, едва ли не масонские знаки, прочитав которые, можно получить власть над целым миром.
Мика, Мика, тебя погубит гордыня, как будто одной власти над кухней недостаточно!
Впрочем, до сегодняшнего дня (вернее, до вчерашней ночи) ее устраивало все или почти все. Кроме отношений или, лучше сказать, – полного отсутствия отношений – с Васькой. За столько лет Мика сумела-таки приноровиться, привыкнуть к Васькиной ненависти: привыкают же к диабету, в конце концов, и к близорукости, и к отсутствию правой ноги, отрезанной трамваем. Лишь иногда на нее накатывала глухая тоска, лишь иногда ее мучила невысказанная обида, но от обиды и тоски еще никто не умирал, так почему Мика должна быть исключением?
Все же остальное было в относительном порядке: работа в «Ноле», толпы посетителей, жаждущих прикоснуться, припасть, урвать кусок от ее непревзойденного кулинарного искусства. Именно так: все, что она не сочинила бы на своих противнях, в своих сковородах и кастрюлях – все это было «Ersch"uttert» [42] , «bezaubert» [43] и «verbl"ufft» [44] .
42
Потрясающе (нем.).
43
Восхитительно (нем.).
44
Умопомрачительно (нем.).