Тиран
Шрифт:
– Цвет кожи, волос и глаз, звание и род-племя не имеют значения в войсковом братстве, объяснил Лад. – Главное то, что внутри. Дух!
– Нет, нет, – смутившись, торопливо отказался Аргишти. – Я пока что подожду.
– Вольному – воля. – Произнес атаман и повернулся спиной к юноше, словно сразу забыв о его существовании.
– Рабы. Вам предоставлена честь, быть принятыми в боевое братство и изменить свою жалкую судьбу. Для этого вам дается одна попытка. Вы готовы биться за свою свободу и победить? – Громко произнес атаман, обращаясь к чернокожим юношам.
Оба мальчика закивали, показывая свое согласие.
– Кто хочет испытать
Из разных концов круга вышли молодые парни, не многим старше кандидатов. Они скинули рубахи и кафтаны. Пояс удерживал мешковатые штаны. Кудлатые шапки были лихо заломлены на затылки, оставляя свободными чубы кекилы.
– Тот, у кого собьют шапку с головы, немедленно выходит из драки, – напомнил атаман и махнул рукой.
Тотчас барабанщики стали выбивать бешенный ритм. Им вторили флейты дудуки. Геты не спеша замкнули испытуемых в круг. Молодые люди стояли в центре, прижавшись спиной к спине, и затравлено озирались.
– Эй, ты, кучерявый! Чего пялишься на меня, как «бурый»! – Спросил вдруг один из гетов и подскочив к парню ударил наотмашь его по лицу. Но удар пришелся вскользь. Юноша отпрянул. Затем он что-то закричал и черной молнией метнулся в ноги обидчику. И завертелось…
– Почему так важно не потерять шапку в драке? Это же просто смешно, – украдкой спросил Хачатур у атамана.
– Шапка символ вольности. Снять шапку – потерять и волю. Бьют шапкой о землю, если собираются биться не на жизнь, а на смерть. Привести шапку в юрт – значит сообщить о смерти казака, – объяснил как смог атаман.
Вскоре из общей кучи побоища выпал один из испытуемых. Он стоял на коленях, размазывая по лицу слезы, вперемешку с кровью и молил:
– Пощадите! Не бейте! Не надо! А-а-а!
Атаман развел руками в стороны. Три казара, окружившие орущего, заметив знак атамана, отошли в сторону.
Оставшийся на ногах раб уже не кричал. Он еще пытался отмахиваться, но уже как-то вяло. Три оставшихся гета по очереди наносили ему удары. Вот он упал на колено, тяжело дыша и откашливая кровь изо рта. Ему дали откашляться, затем один из гетов подошел, намереваясь снова ударить. Окровавленный чернокожий юноша перехватил ногу нападавшего казака. Опрокинул его и из последних сил, мертвой хваткой вцепился в горло обидчику. Подоспевшие браты едва оторвали его от своего товарища, ударом по голове послав испытуемого в спасительное забытье.
Аргишти усиленно теребил Хачатура за рукав. Глаза его умоляли: « Пойдем отсюда поскорее».
– Благодарю за доставленное удовольствие, – заторопился Хачатур. – Зрелище было, как на арене, во время гладиаторских боев. Но нам уже пора.
– Пора, так пора. Я провожу вас, – ответил атаман, который тоже заметил малодушие Аргишти. После этого, как радушный хозяин, проводил своих гостей до границ лагеря.
Они шли молча. По дороге Хачатур что-то обдумывал. И только когда пришло время расставания, услал Аргишти вперед и задал свой вопрос:
– Послушай, атаман. Оба мальчика были жестоко избиты, и никто из них не победил. Это было понятно изначально. Невозможно кухонному рабу побить воина, а тем более трех. В чем же смысл этой жестокости? Что их ждет?
Лад усмехнулся.
– На свете много чудес, друг Хачатур. Например, я видел как один молодой ибер, раскидал трех казаков, как щенят. В чем тут смысл, спрашиваешь? – Лад подумал. – Думаю, пути этих мальчиков с сегодняшнего дня разойдутся. Того,
– Что-то подобное я и подозревал. Что ж, прощай казбек. Пусть Иисус не оставит тебя своей благостью, – попрощался Хачатур.
– И тебе легкой дороги домой, лохаг, – ответил Лад. Он некоторое время стоял, задумчиво глядя им в след.
– Убей его, – сказала подошедшая к атаману женщина гет. Одета она была в мужскую одежду, как и прочие казары. В войсковом лагере на нее возлагались обязанности духовного лидера. И она была главой сестринского объединения. Еще она обладала даром предвидения.
– Которого из них, Темер, – переспросил атаман.
– Молодого, – ответила Темер. – Чует мое сердце, много крови прольется из-за него.
– Не могу, Темер, – ответил атаман. – Я не святой, как пророк Хидр 23 и иду по дороге нара. Нет чести в убийстве того, кто слабее тебя. Этот мальчик еще не совершил тех грехов, за которые ты его уже приговорила. К тому же они мои гости и, по обычаю завещанному Бусом, они неприкосновенны.
– Твоя правда, казбек. И на все воля Божья, – согласилась Темер, и они вместе пошли обратно в лагерь, повернувшись спиной к удаляющимся путникам.
23
Хидр, Хидир, Хизр – исламский пророк, учитель Моисея. Хизир убил мальчика, из которого в будущем мог бы вырастить величайший деспот и садист.
По дороге к своему лагерю Аргишти был весел и много болтал, а Хачатур угрюм.
– Тоже мне, кизики, курахетты, – Аргишти произнес это с презрительным отвращением. – Да от них воняет конским потом. А этот твой «что делать», – напыщенный фазан. Достаточно было его слова, чтобы меня зачислили в их войско. А он выдумал это избиение. Пусть избивают рабов. Если они получают от драки больше удовольствия, чем от женских ласк, то мне с ними не по пути. Дикари! Варвары!
– А я думаю, что Путь воина вообще не для тебя, – перебил излияния племянника Хачатур. – Путь любви – вот твоя дорога.
– Я не могу быть любовником богатых матрон из-за своего уродства. Грубый солдафон, прикидывающийся монахом лишил меня будущего. Ненавижу его! – прошипел Аргишти сквозь зубы.
– Есть и другой путь, чтобы попасть в их спальни. Окунуться в мир женских интриг, мир ароматов благовоний и ядов, противоестественной любви и грязного белья. И никаких драк. Для этого надо лишь заплатить лекарю за небольшую операцию, которая превратит тебя в евнуха.
В Константинополе у меня есть знакомый, который сможет пристроить тебя в дом к высокопоставленному вельможе. Если тебе наскучит женская половина имения, и ты, к тому времени, поднакопишь золота, то сможешь купить должность чиновника государственной службы. Евнухам там отдается предпочтение. А если найдешь высокопоставленного покровителя, то и денег на это не понадобится. Базилевсы меняются, а бюрократы остаются непоколебимы при любой власти. На них держится государство.