Тиран
Шрифт:
Киний поздоровался с каждым. Все это были профессиональные воины, в шрамах, конники с двенадцатилетним военным опытом, но ни у кого из них не было ни денег, ни друзей, чтобы претендовать на гражданство в городе. Антигона, галла, в любом городе скорее обратят в раба, чем сделают гражданином; как и его друг Андроник, он начинал в числе наемников, посланных Сиракузами. Все остальные были из состоятельных; родные города либо больше не хотели их видеть, либо исчезли с лица земли. Ликел — из Фив, разрушенных Александром. Кен — из Коринфа, любитель литературы, образованный, с таинственным прошлым. Очевидно, некогда богатый человек, не имеющий возможности вернуться домой. Агий —
Последним подошел Никий, его бессменный гиперет на протяжении шести лет, и они обнялись. Никий старше остальных, ему уже почти сорок. В густых черных волосах седина, на лице шрам, полученный во время Персидской войны. Он родился рабом в афинском борделе.
— Все, кто остался. И все лошади.
Киний кивнул, заметив в загоне своего любимого светло-серого боевого коня.
— И те и другие — лучшие из лучших. Всем ли известно, куда мы направляемся?
Большинство еще не вполне проснулись. Антигон — атлет — уже разминал икры. Все отрицательно покачали головами, без особого интереса.
— Архонт Ольвии предложил мне плату за то, что я создам и обучу для него конницу — конную стражу. Если мы ему угодим, он сделает нас гражданами.
Киний улыбнулся.
Если он полагал, что они будут тронуты, его ждало разочарование. Кен махнул рукой и произнес с презрением прирожденного аристократа:
— Гражданство самого варварского города на Эвксине? И по капризу какого-то мелкого тирана? Я предпочитаю получать свое в серебряных совах. [16]
16
На афинских серебряных монетах изображалась сова.
Киний пожал плечами.
— Мы не молодеем, друзья, — сказал он. — Не отвергайте гражданство, пока не увидите город.
— А кто тогда враг? — спросил Никий. Он рассеянно трогал амулет на шее. Никий никогда не был гражданином, и сама мысль об этом казалась ему фантастической.
— Не знаю — пока. Думаю, его собственный народ. Там особенно не с кем сражаться.
— Может, македонцы?
Диодор говорил негромко, но со знанием дела. Он был сведущ в политике больше прочих. Киний повернулся к нему.
— Ты что-то знаешь?
— Только слухи. Царь-мальчик продолжает завоевание Азии, а Антипатр хотел бы захватить Эвксин. Мы слышали об этом на Босфоре. — Он улыбнулся. — Помнишь Филиппа Контоса? Теперь он командует отрядом в войске Антипатра. Мы его видели. Он пытался нанять нас.
Остальные закивали. Киний немного подумал, опустив голову на кулак: так он делал, когда его что-нибудь удивляло. Потом сказал:
— Я возьму в доме все нужное. Напиши пару своих знаменитых писем и добудь мне сведения. В Экбатане и в Афинах никто даже не обмолвился, что Антипатр может выступить.
Диодор коротко кивнул.
Киний осмотрел всех.
— Мы уцелели, — неожиданно сказал он.
Бывали времена, когда казалось, что никому из них не выжить.
Никий покачал головой.
— Едва живы. — В руке он держал чашу и торопливо сотворил на земле возлияние богам, чтобы загладить свою неблагодарность. — Это теням тех, кто не выжил.
Все кивнули.
— Рад снова всех вас видеть. Отсюда поедем вместе. Хватит с меня кораблей.
Все прошли к лошадям, кроме Диодора, который остался дозорным. Одно из их неизменных правил — всегда выставлять стража. Усвоили они его дорогой ценой. Но это много раз окупалось.
Лошади сытые, отдохнувшие, копыта закалены твердой почвой и песком, шкура блестит. Всего у них пятнадцать тяжелых коней, шесть легких и еще несколько вьючных животных — боевой конь в прошлом, переживший лучшие годы, но способный работать, два мула, которых они захватили, когда вместе с фракийцами шли за царем-мальчиком, и умудрились не потерять. Для Киния у каждой лошади была своя история; по преимуществу это были персидские боевые кони, добытые в битве у Исса, но был и гнедой, купленный на военном рынке после падения Тира, и серая боевая лошадь, самая крупная кобыла, какую ему приходилось видеть; она бродила без всадника после стычки у брода через Евфрат. Эта крупная кобыла напомнила ему о сером жеребце, которого он взял у Исса; этот жеребец давно погиб от холода и плохой пищи. Война неласкова к лошадям.
К людям тоже. Киния тронуло, как мало их осталось. Но одновременно его грудь распирала радость встречи.
— Все молодцы. Мне нужен день-два: нас ждут в Ольвии не раньше Харистерии [17] , так что время есть. Как только почувствую под собой ноги, поедем.
Никий помахал всем рукой.
— Выезжаем через день! Много работы, уважаемые господа. Упряжь, доспехи, оружие.
Он начал высказывать предложения, больше похожие на приказы, и остальные, рожденные в богатстве и власти, повиновались ему, хотя он родился в борделе.
17
Харистерия — праздник благодарения, приходящийся на 30 августа.
Киний положил руку на плечо своему гиперету.
— Принесу свой мешок и присоединюсь к вам сегодня днем. — Еще один обычай — каждый сам чистит свое оружие. — Пошли ко мне Диодора. Я иду в гимнасий. [18]
Никий кивнул и повел остальных на работу.
В том, что здесь считалось городом, было всего три каменных здания: пристань, склады и гимнасий. Киний пошел в гимнасий с Диодором. Когда они вышли, к ним присоединился Филокл, а Кальк настоял, что будет их проводником и ссудит деньгами.
18
В Древней Греции — место, приспособленное для упражнений спортсменов и вообще граждан.
Если величина поместья Калька не говорила впрямую о его богатстве, то прием на агоре [19] и в гимнасии явно свидетельствовали об этом. На агоре Калька приветствовали уважительными кивками, и несколько человек обратились к нему с просьбами, когда он проходил. В гимнасии всех троих гостей по предложению Калька сразу освободили от платы.
— Я его построил, — с гордостью сказал Кальк. И стал расхваливать достоинства здания. Киний, хорошо помнивший Афины, нашел гимнасий вполне сносным, но провинциальным. Похвальба Калька раздражала его.
19
Агора — рыночная площадь в древнегреческих полисах, являвшаяся местом общегражданских собраний (которые также, по месту проведения, назывались агорами).