Тишайший
Шрифт:
А Плещеев в это же самое время вышибал из Девичьей слободы непокорных драгун. Его люди врывались в избы, отбирали у драгун оружие, самих выставляли на улицу, коленом под зад – ступай на все четыре стороны. Холостых – ладно бы еще, но и семейных не миловали. Выкидывали на улицу скарб, а что получше – прихватывали.
Целых две телеги добра привезли Плещееву на двор. Добро перенесли в горницу, и жена Плещеева с прислугой и приживалками принялась разбирать барахлишко: что себе, что дворне, а что в приказ, ярыжкам.
Бездомные драгуны бродили по Москве, тянули всякое, лишь бы лежало плохо,
Протопоп Иван Неронов отвечал в своей Казанской церкви народу, а народ его спрашивал:
– Батько Неронов, скажи, как спастись от куража Плещеева? Криком кричи, а заступиться за нас, простых людей, некому.
– Храм Божий не место для решения земных паскудных дел! – ответил Неронов. – Но помните: Господь все видит. От Его десницы ни один злонамеренный властелин не уйдет.
– Нужно царю челобитную подать! – сказал кто-то из прихожан.
– Одни уже подали. До сих пор головы торчат на пиках.
– Ту челобитную бояре перехватили. Пойдет государь от Троицы – тут-то ему и передать нашу грамоту в собственные руки.
– Ее еще написать нужно.
– Да любой ярыжка напишет! Тут мудрить не надо. И так всем видно, что Плещеев творит.
– Помолимся Господу! – провозгласил Неронов, отвлекая народ от опасных речей, но его опять перебили.
– Батюшка, помоги! – К протопопу через толпу протиснулся Савва со своим названым братом. – Ему Плещеев язык отрезал. Я с ним два года хожу, другого брата ищу, а как звать – не знаю. За здравие подать и то нельзя.
– У соседей надо спросить, отрок!
– Нету соседей! Весь посад, пока по монастырям ходили, сгорел.
– Чем же я тебе помогу, отрок?
– Ты все имена знаешь. Называй по порядку, он свое услышит – отзовется.
– Всех имен не перечесть, – покачал головой Неронов.
– Батько, попробуй! – зашумели прихожане. – Ишь Плещеев, такого мужика загубил.
– Разве попробовать? – опять засомневался Неронов. – Сегодня у нас день апостола Ермия, вчера был Исаакия. Дале вспоминать – Никита, Игнатий, Киприан, Фотий, Иона, Дидима, Карп, Макарий, Ферапонт, Иоанн, Каллиник, Фавст, Серапион, Стефан, Мелентий, Михаил, Леонтий, Василиск, Феодор, Фалелий, Корнилий, Андроник, Акакий, Менандр, Симеон, Вахвня…
Названый брат опустил голову.
К Савве протискивались люди, выкрикивали имена. И все были не те.
– Ох, господи! Попы так назовут, сам не выговоришь! – крикнула старушка. – Вот я – Сиг-клик-тик-кия.
– Да не Сиг-клик, а Сигклитикия! – поправил Неронов. – Прихожане, помолимся!
Воздел руки. Дал знак певчим, и те грянули мощно и прекрасно: «Господи, помилуй!»
Думный дьяк Назарий Чистый возвращался верхом из Лужников: Лазореву было приказано второго июня покинуть с драгунами Москву. Второго июня должен был состояться крестный ход из Кремля в Сретенский монастырь с чудотворной Владимирской иконой Пресвятой Богородицы. Этот праздник был установлен в 1514 году и происходил ежегодно 21 мая. Однако по случаю царского богомолья в лавре крестный ход перенесли.
Недовольные драгуны в такой день были в Москве ненадобны.
Назарий ехал к себе домой в Кремль в самом мрачном расположении
Корова бежала навстречу, встряхивая головой, и с губ ее падала пена. Бешеная!
Лошадь, не слушая узды, пошла вскачь, корова метнулась к лошади, ударила рогами, и Назарий Чистый вылетел из седла.
Он очнулся дома, пошевелился и понял – расшибся здорово, но не до смерти.
– Вот гроза и грянула! – ухмыльнулся Назарий, вспомнив свои мрачные предчувствия.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Первого июня Алексей Михайлович возвращался в Москву с богомолья. У заставы государя встречали князья в боярском чине Михаил да Иван Пронские, окольничий князь Ромодановский, думный дьяк Волошенинов, которым государь поручил ведать Москву в свое отсутствие.
Управители доложили о тишине и покое в стольном граде, а народ, высыпавший на погляденье, поднес государю хлеб да соль. Подносили хлеб не из простых, не холопы какие-нибудь, а богатейшие посадские люди. Говорили они царю вежливо, о всяком благополучии, тут бы и конец церемонии, но вдруг все они поклонились царю до земли и стали молить, чтоб великий государь пожаловал их, принял бы у них челобитную в собственные руки – о притеснениях и насилии царевых начальных людей, а особливо Плещеева.
– Мне нельзя принять! – сказал государь. – По чину делайте.
– Разойдитесь! – приказал Волошенинов.
Стрельцы бердышами потеснили благонамеренных просителей. Толпа заулюлюкала, надавила.
– Разгоняй!
Конная стража плетьми погнала людей прочь с царского пути. Но едва царь и его свита удалились, как у заставы опять собрались посадские люди и решили ждать царицу: Алексей Михайлович челобитную не принял, может, Мария Ильинична смилостивится.
Богатые посадские люди причесывали бороды, оправляя одежды, приготовили хлеб и соль, но их потеснили холопы.
– Вы хоть и тугие кошельки, и вид у вас боярский, – сказал им дворник Протаска, – а почет вам такой же, как и нам. – Повернулся к своим: – Ребята! Не мешкайте. Как царицына карета подойдет, налегай на стрельцов, а я подбегу к карете да и суну челобитную в собственные ее величества ручки!
– Хуже бы не было! – испугались богатые горожане.
– Хуже не бывает! Ребята, помните: всем миром друг за друга надо стоять! Вот ты, широкий, иди сюда! – Протаска потянул за рукав названого брата Саввы и поставил возле себя. – Ты со стрельцом схватишься, а я из-за твоей спины и выскочу. А ты бы, парень, шел отсюда.
– Я с ним, – сказал Савва, – я всегда с ним!
– Ну, гляди в оба! Поймают – голова долой! – И засмеялся, и всем полегчало: легче трудное дело делать, когда есть веселые люди.
В жизни все быстрей случается, чем словами про то, что случилось, рассказать.
Савва увидал карету, стрельцов, важного старика, шагавшего пешком за каретой.
– Морозов! – узнали в толпе.
И тотчас Савву толкнули в спину, да так сильно, что он упал под ноги стрельцу, стрелец стукнул его древком бердыша, перешагнул через него.