Тишина всегда настораживает
Шрифт:
Отцу нужно было идти на работу. «Да, кстати, я тут встретил на рынке Сюзанну. Передавала тебе привет. Может, позвонишь ей?» Шпербер вздрогнул, но постарался придать лицу безразличное выражение. «Вы еще не раздружились?» Шпербер сделал вид, что не понял, о чем, собственно, речь. Отец вытянул его из кресла. «Так, а теперь застегни китель и покажись — поправь-ка галстук. Материал неплохой. Пойдем на балкон, я хочу тебя сфотографировать». Шпербер прислонился спиной к ящику с геранью. Отец щелкнул затвором фотоаппарата, Потом тихонько сказал сыну на ухо: «Твоему отцу военная служба тоже была на пользу. С тех пор как я живу здесь, я чувствую, что дряхлею».
Дома Шпербер выдержал всего два часа. Под предлогом, что его подменили на дежурстве, он распрощался с родителями, унося в портфеле свежее белье. Перед телефонными будками на вокзале он в нерешительности походил взад и вперед и наконец медленно вошел в последнюю. Он уже взял в руку трубку, но вдруг повесил ее на рычаг и вышел. Стоявшие в стороне парни в черных кожаных куртках, видимо, следили за ним какое-то время. Сколько их — трое, четверо, семеро? Эти типы о чем-то громко говорили. Он подбодрил себя: не накладывать в штаны от страха.
«Особенно рекомендуется держаться в стороне от пьяных и не допускать эксцессов подобного рода. Солдат в форме очень быстро и против своей воли может оказаться — путем провокационных выкриков — главным объектом внимания скопища враждебно настроенных субъектов и попасть в трудную ситуацию, из которой самостоятельно не выйдет».
Сейчас ему очень не хватало Эдди. Шпербер остановился у киоска. Они уже были за его спиной. Разглядывали витрину. Он пошел дальше. Денег у него с собой не было. А вот удостоверение личности… Они сопровождали его и при выходе из вокзала. Теперь — вниз, по подземному переходу. Слава богу, здесь много прохожих. Тем не менее Шпербер ускорил шаг. Искал глазами кого-либо в военной форме. Но за его спиной — лишь эти, в черной коже, да резкий стук каблуков. Шпербер остановился.
— Привет, генерал, что это у тебя на груди?
Тот, что пониже ростом, хладнокровно цапнул за значок на нагрудном кармане Шпербера.
Шпербер стоял спокойно, как бывало, когда ему делали прививки. Черный сдернул с груди Шпербера значок военно-воздушных сил — так снимают с витрины неприятный ценник. В это время другой в черной коже схватил Шпербера за руку и сжал ее пальцами:
— Не шуметь, генерал. Что там у тебя в портфельчике, генерал? А, кальсончики!
Шпербер не сопротивлялся. Он огляделся вокруг. Люди, проходившие мимо, старались смотреть в другую сторону. Одна пожилая женщина ударилась в бег.
«Чернокожие» отпустили Шпербера и, ухмыляясь, по очереди примеряли его значок ВВС на свои мотоциклетные куртки. От них разило пивом. Они даже пожелали ему доброго вечера и удалились тяжелыми шагами. Пронесло. Наверное, он еще должен быть им благодарен за такой исход. Он от кого-то слышал, что эти вот роккеры, в сущности, большие дети. Украшают себя кожей вместо перьев. Он показался себе очень взрослым. Но когда увидел на груди на месте значка темное пятно, он все-таки почувствовал себя ограбленным. А с точки зрения других, ничего особенного с ним не произошло.
«За солдатом следят более пристально, чем за гражданскими лицами, на него обращают внимание больше, чем на других, и от него ожидают особо безупречного поведения. По поведению одного солдата судят обо всем бундесвере».
Сматываемся с поля боя. Переключаемся на иные мысли. Он запер портфель в абонементный ящик для багажа. Выйдя из здания вокзала, он отправился в ночной бар на секс-шоу. Непроизвольно изменил походку. Больше вальяжности вместо строевого шага, больше легкости, меньше неуклюжести. Правую руку Йохен засунул в карман. И все-таки он шел довольно неестественно и, наверное, был похож на огородное пугало. Перед витриной ночного бара он остановился. Опять черные кожаные куртки, теперь уже со шнуровкой. Дамские туфли с каблуками, похожими на автоматические карандаши.
Раздался звук полицейской сирены. Шиербер проскочил через штору из свисающих пластиковых лент и оказался в своего рода прихожей. Из динамика раздавались звуки, которыми сопровождался порнографический фильм. Из-за застекленной ширмы раздался голос: «Вход — пять марок». Он заплатил и занял место в демонстрационном зале, где было пусто, сидели только еще двое мужчин. Возбуждающее чувство какого-то нелегального действа…
После демонстрации фильма Шпербер выбрался из зала, прошел за тяжелую суконную портьеру в лавку сексуальных принадлежностей и вышел на улицу. Он вновь заметил у себя на груди темное пятно, где раньше был значок ВВС. Испугался. Схватился за внутренний карман. Удостоверение личности было при нем. Он заглянул в пивнушку со стоячими местами.
«Солдат в форме должен проявлять особую осмотрительность при выборе общественных мест. Это в первую очередь касается имеющихся во всех крупных городах заведений с сомнительной репутацией».
У прилавка кто-то попытался втянуть его в беседу. Шпербер отшил его. Тупо полистал свою записную книжку. Пару адресов он внес туда еще на Новый год.
«Особую сдержанность необходимо проявлять в разговорах с посторонними и не принимать угощение от них. О том, как действовать, если относительно их попыток войти в контакт возникнут подозрения, смотри сборник «Военная безопасность»…»
Что, если к Анне? Но его отпугивали ее бесконечные жалобы на семейную жизнь. К близости дело подойдет только через несколько часов.
Мануэле? Какое имя! Какие были вечера с этой полногрудой! Их уже не вернешь, остались только сладкие воспоминания. Но ведь на сегодня ему кто-то все-таки нужен.
С Силькой у него с самого начала все завертелось слишком на серьезе. Они уже даже говорили о том, чтобы завести детей. Но он неожиданно оборвал связь. Нет, ее он бы не хотел встретить.
Лучше бы, конечно, к какому-нибудь старому другу в юбке, где не будет лишних сантиментов, где его руку, скользнувшую ей под мышку, не выбросят тут же, где можно обойтись парой ласковых слов. Но такого адреса не было в его книжке. И что он может сейчас рассказать такой женщине?
А может, все же к Сюзанне? Он скажет ей: послушай, Сюзанна, мы же были довольно прочно привязаны друг к другу. Как ты думаешь, легко мне было тут крутиться? Неделями вынужден был заниматься собой. Может быть, разлука была тогда единственным выходом для нас? И все-таки исчезнуть без единого слова было с твоей стороны не очень уж корректно. Почему бы не сказать просто: ты для меня слишком неопытен, я считаю тебя не очень ловким, ты, мол, никогда не находил для меня места в своих планах, ты не предоставлял мне свободы действий, с тобой я не чувствовала себя в безопасности.