Тьма (Город #0)
Шрифт:
Едва Пётр Алексеевич подумал о том, что всё обошлось, волнообразная диаграмма, отображающая показания сердечной деятельности Девятова, превратилась в тонкую, бесконечную прямую линию.
На приборной панели системы жизнеобеспечения вспыхнула красная лампа. И хотя сквозь шум моторов не было слышно тревожного сигнала издаваемого контрольной аппаратурой, Зварыгину и без этого было понятно, что сердце профессора остановилось.
Команда медиков, сопровождающая Девятова, слишком увлечённая собственной безопасностью, вряд ли бы заметила наступление клинической смерти профессора, без помощи Пётра Алексеевича.
Не теряя драгоценного времени,
Мысленно Заврыгин отдал себе должное - похоже, что он рвался в этот полёт не напрасно, так как его худшие опасения, связанные с возможной невнимательностью медицинского персонала имели самые неоспоримые подтверждения.
Электрический разряд, ударивший в обнажённую худую грудь Девятова, сотряс его тело, но сердце не возобновило сокращений.
Медик, возившийся с маской для искусственного дыхания, выглядел растерянным.
– Что случилось?
– прокричал Заврыгин, приблизившись к пареньку.
– Не работает...
– виновато сообщил Сергей, беспомощно разведя руками.
Пётр Алексеевич, на мгновение лишился дара речи.
Как бы сейчас ему не хотелось наброситься на нерадивого медика с обвинениями в его адрес, Заврыгин сумел себя остановить - сейчас не время выяснять, как его сотрудники могли допустить подобное, главное было сделать всё для спасения стремительно умирающего человека.
– Делай искусственное дыхание рот в рот! Немедленно!
Сергей поспешил выполнить приказ своего начальника.
Но, какие бы усилия команда медиков не прикладывала к оживлению профессора Девятова, его тело по-прежнему продолжало оставаться неумолимо остывающим трупом.
Понимая, что он сделал для спасения профессора всё возможное, Петр Алексеевич, тем не менее, чувствовал, что на каком-то этапе совершил непростительную ошибку.
Потрясённо глядя на тело бесповоротно умершего Девятова, Заврыгин, находясь в состоянии сильнейшего потрясения, видел всё с невероятной чёткостью - каждую пору на потемневшей коже профессора, каждый волосок. И когда где-то, совсем рядом, полыхнула ослепительная молния, а вслед за ней последовал оглушительный грохот грома, Заврыгин его не услышал - из-за того, что в яркой вспышке увидел широко открытые глаза профессора, глядевшие прямо на него. И было во взгляде Девятова, что-то дикое, пугающее. То, что сразу же с новой силой всколыхнуло в памяти недавний ночной кошмар.
С другой стороны Пётр Алексеевич испытал облегчение от того, что Девятов наконец-то пришёл в себя. Его не смущал тот факт, что приборы, фиксирующие показания жизнедеятельности, как и прежде, уверяли его в том, что пациент мёртв - сбои в работе аппаратуры были скорее закономерность, чем исключением, и в большей степени приходилось доверять собственным глазам, чем показаниям, каких-либо устройств.
Поборов секундное замешательство, вызванное странным, почти плотоядным взглядом пациента, Пётр Алексеевич уже хотел было крикнуть своим ассистентам о том, что реанимированный вышел из комы, но так и не успел этого сделать, потому что медик, делавши искусственное дыхание, истошно завопил, пытаясь отстраниться от внезапно очнувшегося профессора, но что-то помешало ему сделать это в полном объеме, и он, не переставая кричать, судорожно извиваясь всем телом, завис в пятнадцати сантиметрах от лица профессора.
Пётр Алексеевич решительно ничего не мог понять до тех пор, пока совершенно внезапно Сергей не освободился от той невидимой силы, которая
Подняв руки вверх, парень прикоснулся к лицу дрожащими пальцами и, издав вопль ужаса и боли, медленно осел на пол вертолёта, и был всеми забыт, поскольку к тому времени вышедший из комы профессор стал источником всеобщего пристального внимания.
Закреплённый на носилках прочными ремнями Девятов начал неистово рваться, пытаясь освободиться от своих пут. При этом он вёл себя, как самое настоящее дикое животное, попавшее в западню - выл, рычал, издавал нечленораздельные жуткие звуки, совершенно не напоминающие человеческую речь.
– Нужно срочно поставить ему успокоительное, иначе он покалечит себя!
– немного придя в себя, распорядился Пётр Алексеевич, обратившись к ближайшему к нему медику.
Выйдя из минутного оцепенения, мужчина извлёк из чемодана с медикаментами необходимую ампулу и без заминки начал наполнять одноразовый шприц её содержимым, а затем, склонившись над профессором, отточенным движением глубоко ввел иглу в мышцу на плече Девятова. К его неописуемому удивлению, в тот момент, когда он надавил на клапан шприца инъекция, вместо того, чтобы остаться в теле профессора и распространяться по организму, тонкой струйкой выходила из ранки образовавшейся на месте укола. Именно в этот миг профессору удалось высвободить левую руку, и, схватив за шею изумленного мужчину, притянуть его к себе.
А затем Пётр Алексеевич испытал ощущение дежавю, поскольку всё, что произошло потом, лишь с самыми незначительными изменениями, напоминало ему эпизод из недавнего ночного кошмара.
Профессор с ужасающей лёгкостью разорвал горло мужчины и на несколько мгновений припал к страшной ране, из которой неудержимым напором хлестала кровь.
Заврыгин вновь испытал уже знакомый ему панический парализующий ужас из преследовавшего его кошмара, только теперь всё происходило на самом деле.
Ноги Пётра Алексеевича потеряв устойчивость, заставили его опуститься на резиновый пол.
Когда профессор отпустил медика, тот был уже мёртв. Не мешкая, словно выпитая им кровь придала ему невероятную силу, Девятов начал рваться со своих носилок с удвоенной силой и яростью. Несколько мгновений спустя, на глазах у изумлённых медиков, ему удалось разорвать свои путы.
Ещё до того как это произошло, парализованный ужасом Заврыгин начал медленно ползти в самый дальний угол, пытаясь отыскать спасение от того, что должно будет начаться здесь через несколько секунд.
Едва Девятов освободился, он тут же набросился на научных сотрудников потрясённых произошедшим.
На глазах неподвижного Заврыгина, прижавшегося к стене, одержимый Девятов расправился с медиками за несколько секунд, а затем скрылся в кабине пилотов.
Когда зубы Девятова вонзились в горло бортового механика, штурман едва не бросил управление.
Агония механика была недолгой и тогда настала очередь пилота.
Совершенно не заботясь о том, что если он уничтожит штурмана, то винтокрылая машина останется без управления и разобьётся, профессор Девятов набросился на пилота.
В завязавшейся борьбе окровавленный, израненный штурман был вынужден бросить штурвал, оставив вертолёт без управления.