Тьма сгущается
Шрифт:
– Эй, чего навалился! – прорычал какой-то фортвежец. – Надо было всех вас, гадов, на запад сплавить. Легче дышать было бы.
– Да не заводись ты, Озлак, – откликнулся Леофсиг. – У всех с устатку в глазах мутится.
Рабочий недобро глянул на него, блеснув зенками в сумерках. Но Леофсиг был крупней, сильней и моложе, а в бороде Озлака проглядывала седина. Леофсиг загремел в королевское ополчение незадолго до начала злосчастной войны с Альгарве и до сих пор считал мужчину лет тридцати пожилым.
– Вонючие ковняне, – только и пробурчал Озлак, чувствуя, что зарываться не стоит.
– А кто из нас не воняет? – отмахнулся Леофсиг. Тут Озлаку крыть было нечем. – Успокойся ты, а?
Если бы Озлака поддержали товарищи, старший дорожник, быть может, и не унялся бы, но на сей раз даже те, кто ненавидел кауниан еще больше, промолчали. Некоторые уже храпели. Леофсиг позавидовал им; как бы ни намаялся он за день, уснуть на голых досках в телеге, что трясется по булыжной мостовой, ему никогда не удавалось.
Примерно час спустя – этого времени как раз хватило, чтобы спина одревенела вконец, – подвода въехала в Громхеорт. Леофсиг помог растрясти спящих, потом кое-как сполз с телеги и двинулся домой.
Каунианин, за которого он вступился, молодой человек – звали его Пейтавас – пристроился рядом.
– Благодарю, – промолвил он на родном языке, поскольку Леофсиг неплохо владел каунианским.
– Не за что, – ответил юноша по-фортвежски – он слишком устал, чтобы подыскивать слова на чужом наречии. – Иди домой. Сиди дома. Так безопасней.
– Я в безопасности, как ни один каунианин в Фортвеге, – ответил Пейтавас. – Покуда я мощу для альгарвейцев дороги, живой я им полезней мертвого. А большинство моих соплеменников – наоборот. – И, не дожидаясь ответа, он свернул в переулок.
Леофсиг с тоской глянул в сторону общественной бани. Потом вздохнул, покачал головой и прошел мимо. Мать или сестра обязательно нагреют ему воды и приготовят чистые тряпки. С парилкой и теплой купальней не сравнить, но сойдет. Кроме того, с дровами в Громхеорте в последнее время было так туго, что купальню редко можно было назвать теплой. К тому ж за баню придется заплатить медяк – немалую часть дневного заработка.
Пришлось тащиться домой по темным улицам. Комендантский час еще не наступил, но уже был близок. По пути Леофсига остановил альгарвейский жандарм и принялся расспрашивать о чем-то на скверном каунианском и еще более скверном фортвежском. Парень решил было, что попал в беду, и уже соображал, а не врезать ли рыжику башмаком между ног да не дать ли деру, как вдруг… оба узнали друг друга. Это был тот самый заблудившийся альгарвеец, которому Леофсиг когда-то помог найти дорогу к казармам.
– Проходить. – Рыжик вежливо приподнял шляпу и двинулся прочь.
А Леофсиг, счастливо избежавший лагеря для военнопленных, а то и местечка похуже, через пару минут уже постучался в дверь родного дома. Изнутри подняли засов, лязгнул замок. Леофсиг переступил порог. В прихожей его встретила Конберга.
– Поздно ты сегодня, – заметила она.
– Рыжики уморили, чтоб им пусто было.
Сестра поморщила нос.
– Верю. – И, чтобы не осталось никаких сомнений, во что именно она верит, Конберга добавила: – Тазик с водой на кухне. Уже остыла, наверное, но я могу плеснуть кипятка из общего котла.
– Плесни, а? – попросил Леофсиг. – На дворе прохладно, а я не хочу заработать грудную лихорадку.
– Пошли!
У Конберги было двое братьев, но даже к старшему, Леофсигу, она относилась совершенно по-матерински. Когда юноша проскользнул мимо нее, направляясь на кухню, она прошептала:
– От него весточка.
Леофсиг замер.
– Да? – шепнул он так же тихонько. – Где он? Как он?
Сестра кивнула:
– С ним все хорошо. Он в Эофорвике.
– Не в Ойнгестуне? – спросил Леофсиг. Конберга покачала головой. – А девочка-каунианка с ним?
Сестра пожала плечами:
– Он не написал. Пишет, что счастлив, так что, наверное, они вместе. Пошли. Все уже слышали, как хлопнула дверь, и кто-нибудь точно спросит, чего ты в прихожей застрял.
Леофсиг ласково похлопал ее по плечу:
– Из тебя вышла бы бесподобная шпионка.
Конберга фыркнула и совершенно не по-матерински пихнула брата локтем под ребра, да так больно, что Озлак позавидовал бы. Юноша влетел на кухню. Мать помешивала какое-то варево в котелке над огнем. Судя по тому, как кивнула сыну Эльфрида, как блеснули потаенной радостью ее глаза, она тоже слышала новость, но вслух промолвила только:
– Помойся вначале, сынок. Ужин скоро будет готов.
– Я плесну кипяточку, – промолвила Конберга, орудуя ковшиком. И, глядя, как Леофсиг, нагнувшись над тазом, смывает с себя грязь и пот, добавила: – По-моему, перед тем как сесть за стол, тебе надо бы переодеться.
Это у нее тоже вышло по-матерински: она полагала, что без подсказки у брата не хватит соображения сменить одежду.
– Налей-ка мне вина вначале, – попросил Леофсиг.
Конберга налила немного вина. Юноша поднял стакан, словно собирался произнести тост, но ничего не сказал и молча выпил. Сестра и мать улыбнулись; они поняли, за что он выпил.
Натянув чистый суконный кафтан и панталоны, он перебежал через внутренний дворник в столовую – та располагалась по правую руку от прихожей, напротив кухни. Как и следовало ожидать, отец и дядя уже сидели за столом. Дядя Хенгист читал газету вслух:
– «Ни на одном из фронтов ункерлантские войска не достигли значительных успехов»… Ну и что ты на это скажешь, Хестан?
Отец Леофсига пожал плечами.
– Ункерлантцы уже отбили немалую часть захваченных земель, – промолвил он спокойно; звуки собственного голоса не завораживали его, как это случалось с Хенгистом.