Тьма сгущается
Шрифт:
А вот торговался он прескверно. Кроме того, вождь совершил большую ошибку: пожадничал. Когда Элишамма с серезным видом объявил, что янинцы предложили сто тысяч золотых за то, чтобы его племя напало на лагоанский экспедиционный корпус, командующий и его старший чародей просто рассмеялись туземцу в лицо.
– Вся Янина, – объяснил Жункейро, – вместе взятая, не стоит ста тысяч золотых.
Фернао перевел его слова с превеликим удовольствием. Вообще-то генерал-лейтенант преувеличил немного, но сам чародей не дал бы за всю Янину и ломаного
Элишамма поддался без видимого смущения: Фернао решил, что, даже лишеннный бороды, вождь не смутился бы. В бесстыдстве он мог бы переплюнуть любого янинца.
– Быть может, я ошибся. Быть может, они дали всего лишь пятьдесят тысяч.
Фернао даже не озаботился тем, чтобы перевести его слова.
– Пятидесяти тысяч вся Янина тоже не стоит.
Когда Элишамма снизил цену еще раз, даже не пытаясь громогласно заявить, что с самого начала говорил правду, Фернао усмехнулся про себя и привлек к дискуссии командующего – тот знал, сколько может позволить себе выложить за бездействие туземцев министерство обороны. Вдвоем они уговорили Элишамму на десятую долю первоначально запрошенной суммы.
– Уговор? – спросил вождь в конце концов.
Жункейро кивнул и хотел было сказать что-то, но Фернао опередил его:
– Да. Одно только еще: кого ты оставишь в заложниках? Сойдут и те, с кем ты пришел сюда, вождь.
Он перевел свои слова на лагоанский, чтобы и командующий мог понять. Жункейро глянул на него изумленно. Должно быть, он изрядно постарался, чтобы скрыть ужас, – в цивилизованных странах заложников давно уже перестали брать, хотя, по слухам, альгарвейцы воскресили древний обычай на завоеванных землях.
Но Элишамма только застыл на миг, а потом неторопливо кивнул.
– Не знал, додумаетесь ли вы, – промолвил он. – Вы, шелудивые, часто забываете о таких вещах. Если бы ты не заговорил, я не стал бы напоминать.
– Верю, – ответил Фернао. – Но я бывал в здешних краях и знаю кое-что – не все, но кое-что – о ваших обычаях. Какое у тебя тотемное животное?
Элишамма опять примолк.
– Я не стану тебе говорить, – промолвил он в конце концов. – Ты, в конце концов, шаман. Чужеземное волшебство слабеет в нашей земле, но с тобой я не хочу рисковать.
– Ты мне льстишь, – отозвался Фернао.
Скорей всего, Элишамма зря опасался лагоанских чар. Но тон чародея подразумевал, что он сумеет нанести вред вождю, если узнает, с каким зверем тот мистически связан.
– О чем вы там болтаете? – поинтересовался Жункейро.
Чародей объяснил. К изумлению его, генерал-лейтенант поступил самым верным образом – довольно похлопал Фернао по плечу, как бы уверенный, что чародей действительно сможет разделаться с Элишаммой, если узнает его тотемное животное. Вождь тоже заметил это – даже на волосатой его физиономии явственно заметно было смятение.
– По рукам? – спросил Жункейро.
– Уговор, – ответил Элишамма. – У вас остаются Махир, и Гефер, и Абинадаб, и Элифелет, и Гереб. –
Он сказал что-то спутникам на родном гортанном наречии. Все пятеро покорно склонились перед вождем.
– Кто-нибудь из вас владеет янинским? – спросил Фернао.
Никто из обитателей льдов не отозвался.
– Этот язык кому-нибудь знаком? – Чародей перешел на лагоанский.
Заложники вновь промолчали. Скрывают свои умения? Как узнать правду? На волшебство Фернао не мог положиться. Будущее оставалось скрыто от него, как и от всех живущих.
Бембо вышагивал по улицам Громхеорта, радуясь, что сегодня ему выпал обычный обход, а не конвойная служба – сгонять кауниан в вагоны, чтобы отправить на запад или даже на восток, хотя с какой стати тот единственный караван с чучелками отправился в противоположном направлении, жандарм посейчас не мог взять в толк. Когда он как-то заметил это вслух, Орасте только хмыкнул и подал напарнику короткий, но добрый совет:
– Лучше не спрашивай.
Не спрашивать было проще – это Бембо понял без труда. А «проще», по его мнению, значило «лучше». Жандарм предпочитал простые задания. И, вместо того чтобы задавать новые вопросы, толстяк заметил:
– Кауниан на улицах почитай что и не видно.
– Вот и славно, – прогудел Орасте.
Как это было у здоровяка в обычае, реплика сия не только не требовала ответа, но и практически его исключала.
– Пошли.
Жандармы зашли в трактир. Хозяин приветствовал их широкой улыбкой – хотя и фальшивой, а все равно приятно – и каждому вручил по куску острой колбасы и по кубку вина. Вино они выхлебали на месте, а колбасу можно и по дороге дожевать.
– Неплохо, – заметил Орасте, проглотив последний кусок, облизнул пальцы и вытер о юбку.
– Неплохо, – согласился Бембо. – Знают, прощелыги, что жандарма нужно подмазать, покуда он тебя самого не навазелинил.
Так велись дела в Трикарико. А фортвежцы вдобавок жили при оккупационной власти. Если они не станут ублажать Бембо и его товарищей, альгарвейцы могут обойтись с ослушниками куда суровей, чем с жителями родной страны.
Орасте ткнул пальцем в сторону плаката, который патрульные только что миновали.
– А это тебе как?
На плакате бородатые фортвежцы в долгополых кафтанах маршировали бок о бок с усатыми или гладко выбритыми альгарвейцами в мундирах. Прочесть на фортвежском хоть слово Бембо не смог бы даже ради спасения жизни, но о бригаде Плегмунда был и без того наслышан.
– Если эти уроды мечтают пострелять по ункерам, – ответил он, пожав плечами, – вот и славно. А если ункеры вместо наших парней спалят сотню-другую фортвежцев – тоже неплохо.
– А если фортвежцы вздумают спалить сотню-другую наших? – поинтересовался Орасте: для него это была настоящая речь.