Тьма сгущается
Шрифт:
Задать вопрос по-альгарвейски ему не составило бы труда, но тогда жандарм тут же арестовал бы его – как шпиона. А всякий раз, пытаясь говорить по-лагоански, подводник едва мог надеяться, что его поймут.
Жандарм нахмурился, потом просиял.
– Ах, Гильдия чародеев!
На слух Корнелю, он сказал то же самое, но жандарм, похоже, с ним не был согласен. Лагоанец пустился в пространные объяснения, из которых Корнелю понимал хорошо если одно слово из пяти.
– Помедленнее! – взмолился подводник с отчаянием.
Жандарм, к изумлению его, повторил медленно и внятно – как для дурачка. Может, это и было постыдно – Корнелю не имел ничего против. Со второго или третьего раза он понял, каким маршрутом городских караванов удобнее всего добраться до штаб-квартиры гильдии, поблагодарил, откланялся и двинулся дальше, в поисках остановки – три квартала вперед и один налево, как говорил… и говорил… и еще раз говорил жандарм.
В Сетубале и его окрестностях сходилось больше становых жил, чем в любой другой точке мира. Отчасти поэтому лагоанская столица превратилась в центр мировой торговли. Но Сетубал был купеческим городом еще в эпоху парусников и гужевого транспорта. Гавань его была великолепна, река Мондего связывала побережье с центром острова, а лагоанцы не имели привычки ослаблять державу междоусобицами.
«К несчастью, – подумал Корнелю. – Тогда Сибиу была бы сильнее».
К счастью, караван подошел вскоре – подводнику не хотелось бы продолжать столь мрачные раздумья. А так он забрался в вагон, бросил под бдительным взором кондуктора медяк в кассу и опустился на жесткую, не слишком удобную скамью.
Десять минут спустя он уже вышел из вагона напротив Великого чертога Лагоанской гильдии чародеев – величественного беломраморного здания в безжалостно-неоклассическом стиле. Вдоль фасада выстроились мраморные же статуи. Будь они, стены за ними, раскрашены, чертог смело можно было бы отнести к эпохе расцвета Каунианской империи.
Роскошь, которая встретила Корнелю за дверями чертога, лучше всяких слов говорила о том, что Гильдии чародеев успех сопутствовал давно и прочно.
Когда подводник спросил – как ему казалось, по-лагоански, – первого встречного волшебника, где можно найти чародея Фернао, тот непонимающе уставился на гостя и задал встречный вопрос:
– Сударь, вы говорите по-кауниански?
– Скверно, – признался Корнелю.
Ученые продолжали пользоваться древним наречием между собою, но моряк давно позабыл, чему его учили в школе. Хмурясь от натуги, подводник попытался задать тот же вопрос на старокаунианском. Он был совершенно уверен, что напутал с грамматикой изрядно, но лагоанский чародей не стал его поправлять и бросил:
– Вам лучше будет проследовать за мной.
Моряк не был уверен, что понял все правильно, но чародей уже повернулся, поманив гостя за собой жестом более древним, чем даже каунианский язык.
Вскоре Корнелю уже стоял в роскошной приемной перед запертыми дверями. В стороне, за столом, широким, как палуба небольшой яхты, восседал, перебирая бумаги, хитроватого вида чинуша. Чародей перемолвился с ним парой фраз на лагоанском и, обернувшись, сказал:
– Сударь, позвольте представить вам господина Бринко, секретаря гроссмейстера Пиньейро. Он вам поможет.
– Благодарю. – Корнелю поклонился.
Подводник произнес одно-единственное слово, а секретарь уже навострил уши.
– Вы сибианин? – спросил он. Моряк кивнул.
– Тогда вы, вероятно, владеете альгарвейским, – заключил секретарь, переходя на вражеское наречие.
Корнелю кивнул снова, и Бринко повторил его жест.
– Отлично. Тогда можно и поговорить. Я умею читать на вашем языке, но, боюсь, этим мои способности и ограничены, а у вас, кажется, трудности с лагоанским. Так что вам нужно от магистра Фернао?
– Необязательно от него, ваше превосходительство… – начал Корнелю.
– Я не «превосходительство», – поправил Бринко. – Вот гроссмейстер Пиньейро – «его превосходительство».
– Как вам будет угодно, – согласился подводник. – Но мы с Фернао сталкивались прежде, и я подумал, что могу поинтересоваться у него, каким образом вы, лагоанцы, не позволите Альгарве сотворить с Сетубалом то же, что случилось с Илихармой.
– Это… хороший вопрос, – согласился Бринко. – Но магистр Фернао не сможет вам ответить: он служит в экспедиционном корпусе армии его величества, отправленной на полярный континент.
– А-а… – протянул Корнелю. – Он уже бывал там, вернулся, а вот теперь отправился снова. Сочувствую ему. Ну хорошо, сударь, раз уже я попал к вам, то вам и адресую свой вопрос и надеюсь, что получу ответ.
– Могу ответить только, что мы делаем все, что в наших силах, и полагаем, что этого довольно, – отозвался Бринко. – Сверх того могу лишь сказать, что более ничего не могу сказать. Прошу простить, сударь, что привлекаю внимание к этому факту, но, прежде чем мой достопочтенный коллега привел вас сюда, я не имел чести быть с вами знакомым, несмотря даже на то, что Фернао упоминал ваше имя в своем отчете, сделанном им по возвращении в Лагоаш.
– Иначе говоря, вы мне не доверяете, – уточнил Корнелю.
Бринко склонил голову.
– К несчастью, именно это я и пытаюсь сказать. Не сочтите за неуважение, однако я не в силах доверить государственные тайны человеку, в чьей надежности не могу быть уверен в достаточной степени. Боюсь, такова жизнь в наши смутные времена.
Судя по выражению лица, секретарь ожидал, что Корнелю предложит ему продолжить беседу через секундантов. Но сибианский офицер отвесил чародею такой же вежливый полупоклон, не вставая.
– Весьма разумно, сударь, – промолвил он к явному облегчению Бринко. – В нашей стране лагоанцев считают болтунами.
А лагоанок – распутницами, но после Костаке Корнелю предпочел не вспоминать об этом.
– Я рад видеть, что эта репутация не вполне заслужена.
– Не вполне, – сухо подтвердил Бринко. – Стараемся, как можем.
– Будем надеяться, что этого хватит, – отозвался Корнелю.
Всех его усилий на службе родине не хватило. Теперь он вернулся на войну. По крайней мере, воевать он умел.