Тьма сгущается
Шрифт:
– Причем вся ваша кожа и во всех местах!
– Да! О нем я и забыл! – подхватил шутку Балястро. – Как же мы позволим ему обгореть на солнце, когда у него есть столько других мест, где можно погреться!
В библиотеке, продолжая соблюдать зувейзинские обычаи, прежде чем перейти прямо к делу, маркиз завел неспешный разговор о литературе. Он не читал по-зувейзински и классические каунианские имена предпочитал произносить на альгарвейский манер. В остальном, однако, что немало удивило Хадджаджа, он выказывал Каунианской империи былых времен столь же много уважения, сколь
Балястро разглядывал их с не меньшим и все растущим интересом до тех пор, пока размеры этого интереса не выразились весьма откровенно. И тогда девушки, уже не сдерживая хихиканья, выскользнули из комнаты.
– Силы горние! – воскликнул маркиз, провожая их взглядом. – Как это вам удается, глядя на таких пышных прелестниц, не испытывать подъема… э-э-э… духа!
– Я уже старик, – пожал плечами Хадджадж, вспомнив насмешки Лаллы.
– Но уж не настолько! – возразил Балястро, отхлебнув из бокала. – Уж кто бы говорил!
Хадджадж тряхнул головой: как же уязвила его эта заноза! Но ведь альгарвеец-то прав! И уже спокойно, с достоинством ответил:
– То, что видишь слишком часто, вызывает привыкание и подавляет интерес.
– Да, что-то подобное я и предполагал, – кивнул маркиз, надкусывая пирожное. – Вот ведь жалость-то какая!.. Это у вас орешки кешью? Знаю-знаю. Они гораздо вкуснее грецких и миндаля.
– Очень любезно с вашей стороны. Немногие из ваших соплеменников согласились бы с подобным выбором. Сам я с вами полностью согласен, но ведь я вырос на кешью, и вкус их – вкус моего детства. Впрочем, – хмыкнул Хадджадж, – я вырос также и на финиковом вине, но предлагать его вам не считаю учтивым.
Маркиз в театральном ужасе замахал руками, словно отталкивал от себя кубок с вином:
– О, за это вам, ваше превосходительство, особое спасибо!
Наконец, когда пирожные и фрукты были съедены, чай и вино выпиты и разговор о литературе как-то сам по себе начал затухать, Хадджадж как бы невзначай спросил:
– И что же подвигло вас, господин, сегодня оказать честь нашему дому?
– То есть что, кроме хорошей выпивки в хорошей компании? – сощурился маркиз. Хадджадж кивнул в ответ, и альгарвейский министр продолжил: – Я полагаю, что в кампании по захвату Глогау мы могли бы рассчитывать на большую помощь Зувейзы, нежели та, что вами до сих пор предоставлялась.
Хадджадж нахмурился:
– И вы пришли ко мне с этим? Подобные вопросы должен решать ваш военный министр с нашими генералами в Бише.
– Уверяю вас, ваше превосходительство, что в наших с вами общих интересах нам следует быть предельно откровенными друг с другом! – внезапно вскипел Балястро. Сейчас он был самим собой – все его преувеличенно театральные жесты исчезли. Он говорил с искренним чувством. – Вы не хуже меня знаете, что ваши генералы только мутят воду, тянут до последнего и никак не могут решить, на чью же им, собственно, сторону становиться! И это их поведение можно объяснить лишь политикой вашего царя. Или же политикой вашего министерства иностранных дел, а конкретнее – вашей личной политикой!
– Должен вам сказать, что вы очень ошибаетесь, если считаете, что я способен обвести вокруг пальца его величество царя Шазли, – холодно отозвался Хадджадж.
– О, вы можете говорить мне все что угодно, спасая свою честь и честь вашего государя! Но с какой стати я должен вам верить? – парировал альгарвеец. – Давайте допустим на минуту (если вам угодно, как возможную версию), что все переговоры от имени вашего царства вы ведете с соседними странами исходя из своего собственного плана.
– Ну допустим, только на минуту и только как версию, – подавив усмешку, кивнул министр. Балястро ему нравился, и потому он сейчас изо всех сил ему подыгрывал, корча серьезную физиономию. – В этом случае Зувейза должна отдать все силы, чтобы отомстить Ункерланту. И чем больше – тем лучше. Что же до Глогау, то он никогда нам не принадлежал. И хорошо если там живет с десяток зувейзин. Но скорее всего – ни одного.
– Но Зувейза – наш союзник. И мы вправе рассчитывать на ее на бОльшую помощь, чем она оказывала до сих пор.
– Нет, мы не союзники, – покачал головой Хадджадж. – У нас всего-навсего есть общий враг. Мы воюем против Ункерланта исходя из своих, а не ваших интересов. И, поскольку наша дискуссия ведется чисто гипотетически, я могу добавить, что, учитывая военную мощь, которую вы обрушили на наших соседей, я могу спать спокойно, зная, что на нас вашей мощи уже не хватит.
– Мы всегда, с самого начала времен были с каунианами заклятыми врагами, – усмехнулся Балястро. – Так что сейчас, когда поднялась дубина народного гнева, грех ее не опустить туда, куда нужно нам! Продолжайте же – признайтесь в своей любви к ункерлантцам! Мне сегодня что-то очень хочется от души похохотать – так дайте повод!
– Мы, по официальным источникам, всегда предпочитали жить с ними в мире. Впрочем, как и вы, по тем же официальным источникам, – в мире с каунианами.
– В мире по их понятиям, – жестко ответил Балястро. И Хадджадж тут же вспомнил былые сражения, завоевания и потери своего королевства. – А теперь у нас с ними мир уже по нашим законам. И это плоды нашей победы. Мы – самая сильна и самая отважная нация.
– Но в таком случае, ваше превосходительство, так ли уж вы нуждаетесь в помощи маленькой Зувейзы при осаде Глогау? – с невинным видом осведомился Хадджадж.
Балястро скривился, встал и вышел из библиотеки, на сей раз полностью пренебрегая всеми обычаями и церемониями. Стоя в дверях своего дома-крепости, министр иностранных дел Зувейзы следил за удалявшимся в сторону Биши экипажем. И лишь когда он свернул за угол (ни на долю секунды раньше!), Хадджадж позволил себе улыбнуться.