«То было давно… там… в России…»
Шрифт:
Я ответил: «Не знаю». И с досады пошутил:
— Впрочем, может быть, открытие Пастером сыворотки от укуса бешеных собак как раз совпадает с днем вашей свадьбы? Почему бы?
— Так-с, — ответил он. — Но я бы просил вас быть искреннее.
Он встал и быстро зашагал взад и вперед по комнате.
— Я тут ни при чем, — повторил он. — Но вот-с, запросец из Петербурга. Согласитесь, могут быть осложнения. Вам это не будет приятно.
— Что же это: допрос? — осведомился я.
— Ну, допрос, не допрос, а… разъяснение. Вот видите, и «Русские ведомости» — тоже. Даже они-с, согласитесь! И весь театр, и Грингмут. Согласитесь! Ленский — тоже. Вот что-с. Прошу вас, к завтрашнему утру приготовьте в письменной форме ваше определение импрессионизма и социализма и принесите мне. Напишите кратко, по вашему разумению. Ну-с, а теперь до свиданья. На дорожку сигару?
Теляковский, бывший уже управляющим Императорских театров, когда я рассказал ему об этом допросе, посмотрел на меня своими серыми солдатскими глазами и сказал:
— Вот оно понимание красоты и искусства!
Он добавил:
— Подождите, я сейчас оденусь. Поедемте вместе.
В зале дома генерал-губернатора к нам вышел Великий князь Сергей Александрович, высокий, бледный, больной. Теляковский говорил с ним по-английски.
Великий князь обратился ко мне:
— Вы вошли в театр, где было болото интриг, рутина, и, конечно, вызвали зависть прежних. Ничего не отвечайте в министерство.
Через день ко мне приехал какой-то репортер и привез статью для «Московских ведомостей», написанную репортером в защиту моего направления. Эту чью-то статью я должен был подписать, якобы в свое «разъяснение».
Я оставил статью у себя для просмотра — против чего долго возражал репортер, — а наутро послал ее через нотариуса в редакцию «Московских ведомостей», с просьбой не писать от моего имени провокаторских статей.
Репортер примчался ко мне взволнованный и, горячась, объяснил, что писал статью он по указанию самого Грингмута.
— Не шутите с Грингмутом, вы его не знаете. О, разве возможно! Это столп! Патриот! С кем вы спорите, берегитесь!
«Вот он милый человечек за забором», — подумал я опять.
А милый человечек все продолжал работать, неустанно хлопотал, развернулся вовсю: лгал, клеветал, доносил, все знал и жил, вероятно, неплохо. И поклонников у него была уйма…
Ах, как скучно на свете, на прекрасной земле нашей, от этого человечка за забором!
Карла Маркса
Москва, июль, жара. Огромная мастерская. Пол покрыт театральными декорациями. Топится печь — разводятся колориты и клей. В окна видны железные раскаленные крыши домов по Тверской-Ямской, вывески овощной и шорной лавок. Едут ломовые вереницей, везут кули муки, овса; на кулях сидят здоровенные ломовики, покрытые мучной пылью, и слышно — «ы, ы, ы» — понукание лошадей, огромных, в тяжелой блестящей сбруе с кистями. Лошади лениво движутся в знойном дне. В воздухе пахнет квасом и рогожей. Вдали — маковки церквей, горящие золотом.
На извозчике едет полная женщина в зеленой шляпе, в руках коробка — бисквитный пирог — и клетка с чижиком. «На дачу, — думаю я. — Вот бы выкупаться! Поехать в Косино или Кунцево! А пить как хочется!»
— Василий Харитоныч, — говорю я рабочему-маляру, Белову [259] , расторопному парню с круглым лицом, типичному рабочему из солдат, — сбегай, достань лимонаду или ланинской [260] .
— Чего лучше, — говорит Василий, — в жару этакую, как черное пиво! У нас пиво хорошее.
259
Белов Василий Харитонович — реальное лицо, помощник К. А. Коровина в декораторском деле — умел искусно смешивать краски по замыслу Коровина; будучи и сам колоритной личностью, является персонажем многих рассказов художника, своего рода олицетворением народной смекалки.
260
ланинская вода — фруктовая столовая вода. Названа по имени основателя московского завода искусственных и минеральных вод (1852) купца 1-й гильдии, потомственного почетного гражданина Москвы Н. П. Ланина. Вода продавалась оптом и в розницу в его собственном магазине «Ланинские воды», а также в других магазинах города под фирмой «Н. П. Ланин». Продавал он и виноградные вина.
Василий приносит пиво, пьет со мной и рассказывает:
— Вот здесь вчера, на дворе нашем, что было: студенты женщину зарезали… Вот она кричала, когда ее в «скорую помощь» сажали. Ну, доктору
«Что за ерунда», — подумал я.
— Красивая? — спрашиваю.
— Нет, чего! Толстая. Лет за пятьдесят. Жена сапожника. В подвале живут. Бе-едные. Двое детей.
— Что же ты ерунду порешь… Рассуди: за что студентам жену сапожника резать?
— Вы никогда не верите… Студенты народ озорной, чего тут… Созорничали. И вот она кричала. Ужасти!
— Чушь. Не может быть…
— Не верите! Так в газетах прочтите.
И он подал мне «Московский листок» [261] .
Действительно, в отделе происшествий там было напечатано, что в доме Соловейчика — Тверской части, Садового участка — в припадке острого алкоголизма мещанка Юдина нанесла себе несколько ножевых ран и в карете «скорой помощи» скончалась. А затем… была и другая заметка: такие-то студенты Московского университета за непосещение лекций и невзнос платы увольняются…
261
«Московский листок» — одна из самых популярных газет в России конца XIX — начала XX в. Его тиражи исчислялись десятками тысяч, а читательская аудитория охватывала всю страну. Возникший как орган «обывательских интересов», он через несколько лет смог значительно повысить свой уровень и стать в один ряд с наиболее серьезными газетами своего времени. «Московский листок» возник в 1881 г., через двадцать лет после отмены крепостного права. Реформы Александра II повлекли за собой множество самых разных последствий, в том числе и «демократизацию культурной жизни». Появился новый театральный зритель, новый посетитель музеев — и новый читатель. Эти люди первого пореформенного поколения, малограмотные, малообразованные, стали на рубеже XIX–XX вв. основными «заказчиками культуры». Именно на них первоначально ориентировался редактор-издатель «Московского листка» Николай Иванович Пастухов (1831–1911).
В Архангельске я был с художником Головиным, с нами был и Василий Белов. Как-то я попросил Белова сходить посмотреть на уличную афишу, что идет вечером в театре.
Василий, возвратясь, повесил картуз на гвоздь и бойко, по-солдатски, доложил:
— По всему городу капеллой.
— Что такое, Василий?
— Ну, вот опять не верите. Чего ж, верно: «капеллой по городу», боле ничего.
Василий любил читать и сокращать написанное: все прочитанное поэтому превращалось у него в абракадабру, а события извращались и преувеличивались до чудовищности.
На сей афише было указано, что «проездом через город Архангельск капеллой Славянского [262] будет дан концерт».
— Ну что — верно же? Сами читали! — сказал Василий.
— Верно, Василий. Капеллой… Голые по всему городу поедут. На санях!
— Вот, — возмутился Василий, — голые! Это что ж такое? На санях, летом! Да это нешто город! Чего тут и делать-то.
И он, сморщив глаза, махнул рукой и вышел…
— Ежели наш Государь захочет, все державы победит, — сказал Василий в тот же день за работой.
262
капелла Славянского — образована в 1868 г.; основатель — Агренев-Славянский (наст. фам. Агренев) Дмитрий Александрович (1833–1908), русский певец (тенор), хоровой и оркестровый дирижер. Он и его жена, Ольга Христофоровна Агренева-Славянская (1847–1920), были собирателями народных песен. На концертах многие песни звучали в их обработке. Выступления капеллы осуществлялись как в России, так и за рубежом. В состав хора, в зависимости от программы концерта, входило от двадцати пяти до трехсот человек: мужчины, женщины, а также дети. Репертуар составляли русские народные песни, песни других славянских народов (чешских, сербских и др.; видимо, отсюда и псевдоним: Славянский). Выступления капеллы отличались эмоциональностью и зрелищностью — дирижер и певцы выступали в стилизованных боярских костюмах. За сорок лет существования капеллой было дано около десяти тысяч концертов в России, на Балканах и в различных странах Центральной и Западной Европы, Америки и Африки.