То, что растет
Шрифт:
Я говорю Джули, что сломался трансформатор, поэтому в городе отключилось электричество и я приехала к ней.
Я говорю Джули, что ей нечего бояться.
Я спрашиваю у Джули, помнит ли она Юингов и их крошечный красный домик. Он был даже меньше, чем дом Бабули, но более ухоженный. Он стоял на том самом месте, где мы сейчас находимся. Их дом располагался посередине большого холмистого, покрытого лесом участка, как раз напротив дома Бабули. Мистер Юинг умер лет шесть назад, может, семь. А миссис Юинг отправили в дом престарелых. У нее была болезнь Альцгеймера. Их дети продали дом и участок местному подрядчику. Он снес маленький красный домик, выкорчевал все деревья, выровнял землю на участке и сделал террасы, а на вершине холма строит теперь здоровенный особняк в колониальном стиле. Я уже несколько месяцев
Я говорю Джули, что, когда была в ее возрасте, вечно сбегала из дома Бабули. Я просто переходила через дорогу, сворачивала за угол на Пайнвуд-роуд и шла к дому Юингов. У Юингов было пятеро детей, но они все уже выросли и жили отдельно. Я толком и не видела их. Я пряталась от Бабули, забравшись на одно из деревьев в саду Юингов, сидела там, пока миссис Юинг не приглашала меня в дом, и играла с их кошкой по кличке Булавка. Дом был совсем маленьким: один этаж и всего три спальни. Детские двухъярусные кровати вдоль стен, напоминающие полки в купе. Простыни были туго натянуты на взбитые подушки. У меня там возникало такое чувство, будто я очутилась в огромном кукольном доме.
Я говорю Джули, что кошка Булавка любила, когда я бегала за ней из комнаты в комнату, а она взбиралась по стенам и спрыгивала вниз. У нее была черно-белая шерстка, а из-под верхней губы торчал один зуб. Булавка позволяла мне трогать этот зуб, он был острым, но не таким острым, как иголка, понимаешь? Я рассказываю ей, как иногда нажимала на зуб слишком сильно, и мы обе кричали, а потом я извинялась, пыталась успокоить себя и ее и говорила, что все будет хорошо.
Я рассказываю Джули, что мне кажется, будто мистер Юинг не доверял мне и подозревал в том, что я украла его копилку с мелочью, которая стояла на комоде, и при первой же возможности старался отослать меня домой, но миссис Юинг была такой милой и говорила ему певучим голосом: «Билл». И она так говорила «Билл», что у меня краснели уши и щеки, ведь на самом деле она говорила что-то обо мне, или обо мне и твоей Бабуле. Тогда я не понимала, что именно. Затем миссис Юинг готовила мне сэндвичи с арахисовой пастой и джемом. Вероятно, она покупала яблочный джем специально для меня, ведь ее дети давно уехали.
Я говорю Джули, что мы потом раздобудем немного еды. Миссис Юинг всегда повторяла, что я должна чаще улыбаться, потому что я такая хорошенькая, и ее голос звучал так же напевно, как и при обращении к мужу, хотя я опять-таки не понимала скрытого смысла в ее словах. У меня хватает ума не говорить Джули, чтобы она сейчас улыбнулась. Ей уже восемь лет, и она слишком большая, чтобы слушать такую ерунду, правда ведь?
Не удивлюсь, если мои слова кажутся Джули полной бессмыслицей. Но я просто счастлива быть вместе с ней. Вот недостроенный дом. Стены и окна уже на месте. На полу пока еще нет паркета, только листы фанеры, а повсюду – опилки и штукатурка. Мы находимся в огромной комнате, которую построили над гаражом на две машины. На потолке в двадцать футов высотой столько углов, что в них можно заблудиться. Шорох наших ног отдается глухим эхом. Такое чувство, словно мы вдвоем – последние люди, уцелевшие на Земле.
За окном – сильная метель. Здесь слишком темно и холодно, поэтому остается только закутаться в одеяло, говорить, смотреть и слушать. Мои руки чешутся и дрожат, но не от холода. Джули уже достаточно большая, чтобы расположиться на мне, как на старом скрипучем кресле. Вместо того, чтобы почесать руки, я обнимаю ее. Я напеваю знакомую песню, пока она не засыпает. Но я не могу уснуть. Я больше не могу уснуть.
Налетает сильный ветер, и каркас дома стонет и трещит. Сквозь завывания ветра слышится грохот такой сильный, что у меня дрожат замерзшие пальцы на ногах. Я прижимаюсь спиной к стене, обхватываю Джули руками и ногами. Я говорю Джули, что это вовсе не взрывы, что иногда и зимой бывают грозы. Я несу всякую чушь, но что еще может сказать мама своей дочери?
Мы поднимаемся с пола. Джули делает это быстрее меня. Мои кости словно окаменели, а суставы проржавели, мне опять ужасно хочется курить. А может быть, и не только курить. Впрочем, какое там «может быть»?
Джули стоит у окна, прижавшись носом к стеклу. Мы находимся выше остальных домов в округе и видим дом Бабули внизу, у холма. Он кажется таким маленьким и как будто сделанным из мятого картона, скрепленного скотчем. Дом исчезает из вида, когда Джули дышит на стекло, и все покрывается туманом, пеленой, за которой исчезают снег и тьма за окном.
Грохот становится все сильнее, и по звучанию он ниже, чем гром. То есть кажется, что он ближе к земле. И он не прекращается, не исчезает, не становится эхом или воспоминанием. Он превращает фанерный пол в поверхность барабана. Электропила с острыми злобными зубьями вибрирует и гремит на самодельном рабочем столе посреди комнаты. Потом что-то с шумом ударяется в окно позади нас, Джули кричит и ныряет в одеяла. Я прошу ее успокоиться и посидеть там, а я сейчас вернусь.
Я медленно иду по темному дому. Мне уже много раз приходилось здесь бывать, и я хорошо запомнила расположение комнат. Практика, детка, практика. Тренер Джули по футболу тоже, наверное, поощряет практику? Надо пройти через большую комнату, спуститься на десять ступеней вниз, затем – через столовую, там свернуть на кухню. Здесь нет еще никаких мраморных столешниц, но этот идиот оставил медные трубы, которые я могу забрать и продать. Потом я быстро сворачиваю направо, спускаюсь на одиннадцать ступенек вниз, в подвал, поворачиваю налево, прохожу через дверь в гараж, рассчитанный на две машины, снова налево и через боковую дверь выхожу навстречу ревущему ветру, от которого у меня перехватывает дыхание.
На земле – снег глубиной около четырех или пяти дюймов, этого достаточно, чтобы закрыть носки ботинок Тони. Мои ноги тонут в ботинках, и я не могу согреться. Неудачница. Дрожащими руками я вытаскиваю пачку сигарет. У меня осталась только одна, только одна. Мир вздыхает и дышит громко, как кит у меня над головой. Вокруг скрипят и падают деревья, такое чувство, словно над нашим новым домом на холме разверзлись небеса. Вдали, возможно, в городе, слышен вой сирен. Снова грохот, опять что-то падает, все дрожит, и земля точно раскалывается. И мир опять вздыхает, и нет, мне это не кажется. Вдохи, а затем шумные выдохи становятся все громче. И такое чувство, будто дышит не один кит. У него есть компания. Высоко-высоко над домом Бабули, почти растворяясь во мраке, виднеются густые облака белого цвета, и появляются они в такт дыханию. Три, нет, четыре отдельных облачка, которые выпускают эти ходячие дымовые трубы. Господи Иисусе! Видео Дарлин! Они были там, они ходили и дышали высоко над всем. У дома Бабули спереди исчез кусок крыши. Большая часть крыши покрыта белым, но один из ее фрагментов превратился в черную дыру. Затем те ходячие дымовые трубы начинают двигаться и продолжают разламывать крышу дома Бабули, куски кровли разлетаются по двору, как мертвые черные дрозды, которые всегда падают с неба где-то на юге, но это происходит на юге, и, кажется, я понимаю, что чувствуют люди, когда видят это. Монстры – гигантские тени с огромными булыжниками на концах огромных рук и ног, хотя я не уверена, где у них руки, а где – ноги. Они начинают громить дом, ломать трубу и стены. Звенит разбитое стекло, трещит дерево, и надо всем повисают белые клубы пара – они дышат медленно, но громко и непрерывно, не останавливаясь ни на минуту.
Джули открывает окно надо мной и начинает кричать, звать Бабулю. Я просовываю голову в темный гараж и кричу ей как можно громче, чтобы не слышать это чертово дыхание и шум от разрушаемого дома Бабули. Я кричу, ору ей, чтобы она замолчала, чтобы перестала вести себя, как маленькая. Почему ты такая дурочка, они же тебя услышат!
Некто хочет знать, так ли все плохо, как он думает.
Земля дрожит еще сильнее, потому что они вокруг нас.
Мой желудок умер, мне больно разговаривать, но я все равно прошу Джули не смотреть больше в окно. Я говорю ей, что они ее увидят. Я умоляю ее тихим виноватым голосом.
Я говорю Джули, что в последнее время часто ходила мимо дома Бабули и слышала, как та кричала на нее, называя дурной, плохой девчонкой, и что она точно так же кричала на меня, поэтому я и убегала к Юингам – помнишь Юингов? – но теперь их здесь больше нет, поэтому я и забрала ее сегодня из дома, от Бабули.
С тех пор, как мы сюда пришли, Джули мне ничего не говорила, но теперь из-под одеяла и груды костей моих рук и ног она спрашивает, по-прежнему ли у меня есть пистолет.
Я отвечаю ей, что моя мама превратилась в Бабулю в тот день, когда ей позволили забрать тебя у меня.