«Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается
Шрифт:
— Я с тобой! — говорит Густав.
— Золотые слова! — орет Хеллер.
Венстрат собрал своих молодчиков в большом зале на первом этаже особняка. После телефонного разговора с Борком он вновь чувствует себя как рыба в воде. Дипломатичное обхождение с Тайминем, которого в два счета можно было бы сломить обычными методами, тонкая лавировка и бессмысленное торчание в этих неуютных комнатах — всем этим Венстрат уже сыт по горло. Теперь, по крайней мере, предстоит действовать, поставленная задача говорит об этом ясней ясного. И в голосе Венстрата проскальзывают хорошо знакомые его подручным интонации мурлыкающего кота. Они знают — чем тише он говорит, тем нетерпимей к возражениям.
— Здесь не должно остаться после нас ни малейшего следа, — отдает распоряжения Венстрат. — Ни намека на то, что мы тут были.
— Вылижем подчистую, — спешит заверить человек со шрамом.
— И чтоб ни одной пустой бутылки! Слышите, Смэш?
— А с певицей как быть? — интересуется полный мужчина.
«Ах, черт… Дикрозис в редакции… Дожидаться его прихода рискованно…» Венстрат колеблется не долее секунды:
— Тоже надо будет выкинуть вон отсюда. Смэш, вы матерый сердцеед, у вас богатый опыт; знаете, как отделаться от женщины. — Взблеск черных очков Венстрата мгновенно пресекает хриплый смех. — Кто тут рэкет? Вы, может, полагаете, что я вас развлекаю анекдотами? Нет, я командую! Останетесь последним, — обращается Венстрат к человеку со шрамом. — Не забудьте инструкции! Вы ничего не должны делать. Пальцем о палец не ударить! Не должны чинить ни малейших препятствий! Как только убедитесь, что его вывезли, сразу же смывайтесь!
— Фу-ты, — тихо отдувается человек со шрамом. — Третий раз твердит одно и то же…
В комнату вбегает человек в гольфах.
— Шеф… — взволнованно начинает он. Венстрат кидает на него уничтожающий взгляд.
— Операция еще не закончена. Как меня зовут?
— Виноват, господин Венстрат… Нора Берлинг приходила в порт. Хотела попасть на «Советскую Латвию».
— Ну, и вы что?
— Не допустил.
— Хорошо, — удовлетворенно кивает Венстрат. — И куда вы ее дели?
— Удрала! — Человек в гольфах пожимает плечами.
— Удрала?! — понижает голос Венстрат до еле слышного шепота. Неожиданный молниеносный удар кулака сшибает человека в гольфах наземь. — Я разве не сказал вам, что любого, кто попытается дать знать на корабль, надо пришить? Или вы хотите, чтобы из-за вас я отсидел те двадцать лет, что задолжал казенному месту?! Слушайте же вы, крысы! Я теперь сам отправлюсь в порт. Если здесь останется от нас хоть малейший след… полагаю, вам ясно, чем это пахнет. Думаете, законом? Нет, вот чем! — Коротким молниеносным жестом Венстрат выхватывает из-за пазухи спрятанный там в специальной кобуре револьвер и наставляет его на Смэша. — Ступай и скажи примадонне: если не удержит язык за зубами, обеспечу ее аплодисментами на том свете!
Задача Смэша легче, чем могла показаться в первый момент. По чистой случайности, он начинает разговор фразой, которая вызывает у неудачливой певицы условный рефлекс.
— Шеф велел сказать, гастроль окончилась. — И Смэш недвусмысленно указывает на дверь.
Ситуация не нова для Элеоноры. Не раз приходилось убедиться, что исправить ее не помогают ни просьбы, ни слезы, ни уговоры. Лучше не предоставлять им возможности унизить тебя лишний раз. И все же она не в состоянии удержаться от вопроса, хоть и заранее знает ответ:
— Где Тайминь?
— Не твое дело! Уехал кутить в столицу!
И вот она вновь шагает по улицам Криспорта. Рухнула еще одна иллюзия. Еще одно свидетельство того, что в этой части мира Элеоноре Крелле не видать счастливой жизни. Но она не отчаивается — ведь она нашла своего Аугуста! Рано или поздно пути их вновь пересекутся, чтобы никогда больше не разойтись… А до тех пор?
До тех пор надо где-то заработать себе кусок хлеба. К сожалению, ничто не говорит о том, что у хозяина «Веселого дельфина» дела пошли лучше. Ничего утешительного нет и в его словах:
— Вы что, смеетесь надо мной? А? — У хозяина кабачка не осталось сил даже для того, чтобы повысить голос. За эти дни зашел всего один русский, да и то в первый день. После того как команде запретили сходить на берег, он еще несколько раз присылал за пивом старика Серенса, а теперь… — Владелец кабачка беспомощно развел руками.
— Да, слыхала по радио, что «Советская Латвия» ушла…
— Что за ерунда?! Они бросили якорь на рейде.
На рейде?.. Услыхав это, Крелле выбегает на набережную. И впрямь «Советская Латвия» не ушла. Тайминь не одинок. До товарищей, в которых он так верит, до помощи, спасения — рукой подать. До спасения для Аугуста и для нее!
Крелле уже забыла, что совсем недавно сама же уговаривала Тайминя отказаться от родины, подписаться под клеветой и осесть в Криспорте. Какое ей дело до политики? Она только хотела пожить по-человечески: быть с любимым мужем, дома, в своей квартире, вырваться из нужды. Теперь, когда она видит совсем неподалеку пароход, она опять готова поехать вместе с Аугустом в Советский Союз, готова на все, лишь бы не остаться одинокой.
Уже довольно долго Элеонора ходит из конца в конец по темной набережной. Она замечает наблюдающего за ней мужчину, его лица не разглядеть в тени широкополой шляпы.
— Вы не скажете, как мне попасть на советский пароход?
— Очень просто. — Венстрат воплощение предупредительности. — Пойдемте! Я вас доставлю!
Элеонора Крелле идет вслед за ним — также как всю свою жизнь следовала советам сильных, энергичных людей. Довольная, что нет необходимости самой решать и действовать, она плывет по течению, которое смывает все лишнее, ненужное, нежизнеспособное. Следует, не догадываясь, что идет навстречу смерти.
Лодка отделяется от берега. Некоторое время еще слышен скрип уключин и тихие всплески весел. Затем лодка пропадает из виду, звуки стихают. И никто не слышит выстрела, внезапно рвущего вечернюю тишь, не слышит последнего крика Элеоноры Крелле, не слышит всплеска воды, которым ее безжизненное тело прощается с Криспортом.
6
Машинистка не может понять, что случилось с Дикрозисом. По обыкновению, он диктует так быстро, что за ним невозможно поспевать, и просто счастье, когда удается не переспросить слово в конце фразы. Сегодня же, напротив, после каждого абзаца он делает паузы, словно не в силах выжать мысль из мозга, переутомленного событиями. Вот и сейчас уже долго не слышно треска клавиш, а редактор все молчит и молчит.
По правде говоря, отнюдь не содержание статьи затрудняет сейчас ум Дикрозиса. Даже будучи разбужен среди ночи, он без натуги сочинил бы такой репортажик. Мешает сосредоточиться умопомрачительная мысль о том, что эта заметка, по всей видимости, последняя, которую он диктует в стенах редакции «Курьера Криспорта». Победа одержана, завтра надо отправляться вместе с Борком в столицу, где ждет работа иного, более широкого размаха, более значительное вознаграждение и, несомненно, более трудные и хлопотливые задания. Именно это сейчас занимает ум Дикрозиса. Справится ли, сможет ли удержаться на поверхности вод, где обитают акулы более хищных пород? Себе-то ведь можно признаться, что блестящий маневр Борка превосходит все доселе виданное Дикрозисом. Стоит ли садиться за партию с шахматистом, который видит игру не на три-четыре хода вперед, а умеет рассчитать все варианты и подготовить противнику ловушку, казалось бы, на ровном месте? Может, разумней остаться в Криспорте?