«Точка бифуркации»
Шрифт:
– А чего Маринке в Питере-то не сиделось? – лениво осведомился я. – Родители её, твои дядя с тётей сейчас в Москве, квартира в её распоряжении, гуляй – не хочу!
Марина Овчинникова, кузина Николки, выпускница Елагиных курсов и участница нашей французской эскапады, всегда была барышней независимой. К тому же до меня ещё в марте доходили слухи об бурно развивающемся романе между ней и неким молодым человеком весьма благородных кровей, обучающемся на выпускном курсе Николаевского кавалерийского училища.
– А она с князем своим поцапалась. – сообщил с довольной ухмылкой Николка, который, подобно многим выпускникам Морского Корпуса недолюбливал кавалеристов-николаевцев. – Он с однокашниками устроил, понимаешь ли, пикник по случаю пасхи, ну и пригласил её. Ну, выпили, закусили – и стали хвастать перед барышнями, у николаевцев без этого никак. И когда зашёл
Я злорадно ухмыльнулся.
– А они чего хотели? Конечно, куда кавалеристам, супротив обученного снайпера, да ещё со своим «инструментом… Но разве Маринкин князь им не обьяснил, скем они связываются?
– А она ему не рассказывала о своих талантах. Типа секретность – только мне думается, хотела выглядеть в его глазах эдакой тургеневской барышней…
Я вспомнил эту «тургеневскую барышню» со снайперской винтовкой, очищающую от охранников Уэскотта стену замка. Да, николаевцам не позавидуешь – эдакий щелчок по самолюбию…
– Вот и николаевцы на Маринкиного ухажёра разозлились, мол, почему не предупредил? – продолжил Николка. – А он её и упрекнул, что поставила в дурацкое положение перед друзьями. Ну, ты характер маринкин знаешь – наговорила дерзостей, повернулась, и ушла. Потом, подозреваю, ночь проплакала дома в подушку, а наутро уехала в Кронштадт и нашла пароходик, идущий на Эзель.
Да, барышни – они такие, даже снайперши. – сказал я и перевернулся на спину. – А ну, кыш, Бейли, бестолочь ушастая…
Собачонок, попытавшийся пристроить сунуть мне в руки извлечённую из воды корягу, обиженно заурчал и отошёл на пару шагов. Но корягу не бросил, а преданно смотрел то на меня, то на Николку – а вдруг передумают и займутся делом, покидают ему палочку?
– Вашброди-ия, а вашброди-ия!
Пёсель подскочил, развернулся и загавкал на подбегающего солдата-батарейца.
Я встал
– Фу, Бейли, свои… чего тебе, братец?
Солдат, опасливо покосившись на пса, вытянулся во фрунт – что не так уж легко было проделать на рыхлом песчаном склоне.
– Так что, вашбродие господин мичман, телефонировали с Воздухоплавательной станции: ероплан вылетает, через четверть часа сядет на лугу, за батареей. Велено передать, чтобы шли встречать!
– Спасибо, братец, ступай. Скажи – сейчас буду.
Я принялся отряхивать бриджи от песка. Бейли крутился рядом.
– Полетишь?
– с завистью спросил Николка.
– Шурик брал его в полёт на аэроплане только один раз, и он жаждал повторить этот опыт.
– Ага, у нас на сегодня намечены воздушные стрельбы. – подтвердил я. – Отведёшь зверя домой? Не хочу в кабину его брать, а то в прошлый раз стошнился, бедолага - так Шурик потом отмывать заставил, прикинь?
– Отведу, куда ж я денусь.
– вздохнул Николка. Похоже, и сегодня его мечте не суждено сбыться. – Надо бы на батарее лошадь попросить. До чёртиков не люблю верхом ездить, а куда деться? Не пешком же через половину острова топать…
– Попроси тогда велосипед. – посоветовал я. – Я видел - у подпручика Семикозова имеется, «дуксовский», с тремя скоростями. Небось, не откажет. А Бейли всё равно за чем бежать, за конём или за великом, он у меня шустрый.
– Да я уж вижу… - Николка потрепал лабрадора по загривку, и тот в ответ облизал его ладонь. – ладно, пошли уже, чудо хвостатое…»
Швартовый канат отсоединился от серьги в носу гондолы и, сворачиваясь кольцами, упал на палубу. «Вальрус», освободившись от привязи, поплыл, подгоняемый встречным ветром, за корму, а матросы уже крутили рукояти лебёдок, выводя из палубного эллинга «Ламантина». «Икар», первый в Королевском флоте судно-носитель дирижаблей (здесь их называли «эйршипами», воздушными кораблями) был перестроен в соответствии с чертежами, которые военно-морская разведка Британской Империи раздобыла на известной гамбургской верфи «Howaldtswerke-Deutsche Werft». Там по заказу русского флота проходило переоборудование парохода «Слейпнир» в такой же корабль-матку, и германские судостроители относились к технической документации без должного пиетета – что и позволило тайком снять с них копии. Британские судостроители, отличные мастера своего дела, внесли в проект некоторые изменения – в результате, «Икар», несколько даже уступавший «Слейпниру» в водоизмещении, нёс не два, а целых три «эйршипа», размерами и прочими ТТХ примерно соответствовавшими русским «палубным» дирижаблям типа «Таврида» - тем самым, что успели уже доставить Королевском Флоту столько неприятностей. Но ничего, подумал пятнадцатилетний помощник мичмана Уинстон Черчилль, занявший бомбардирское сиденье в гондоле «Вальруса», скоро они за это рассчитаются. Благо, всё необходимое для этого имеется – в баках «Вальруса» достаточно галлонов газолина высшей очистки, а на серповидных бугельных захватах под днищем гондолы (тоже конструкция, сворованная у русских – правда, не в Германии, а на Охтинской Воздухоплавательной верфи Санкт-Петербурга) висят три фугасные бомбы по тысяче сто фунтов каждая. Взрывчатые снаряды начинены лучшим пироксилином и снабжены взрывателями новейшей конструкции, срабатывающими при малейшем контакте с поверхностью – благодаря им бомбы перед взрывом не зарываются в грунт, что, разумеется, гасит часть взрывной силы.
На одном из заново оборудованных полигонов где-то в Шотландии уже испытывают и другой тип бомб – бронебойные, предназначенные проламывать блиндированные палубы российских боевых кораблей. Но в этом полёте они не пригодятся – у первых трёх «эйршипов» Королевского флота иная цель, не имеющая броневой защиты.
«Икар» занял позицию в видимости маяка Тернудден на крошечном песчаном островке Готска-Сандён, что лежит в двадцати с небольшим милях к северу от оконечности Готланда. По прямой отсюда до цели около сотни миль – примерно два с половиной часа лёта. Впрочем, на обратном пути «эйршипам» придётся проделать миль на сорок меньше – как только «Икар» выпустит в воздух «Дюгоня», он развернётся и полным ходом пойдёт на зюйд, чтобы принять дирижабли примерно на середине обратного пути. А чтобы случайно не разминуться с воздухоплавателями, корабль-матка и сопровождающие его крейсер «Амфион» и канонерка «Динго» развернутся строем фронта, на расстоянии восьми миль один от другого, а когда по расчёту времени выйдут в точку рандеву – то начнут пускать разноцветные ракеты, чтобы издали привлечь внимание воздухоплавателей. В этом имелся, конечно, известный риск - ракеты могли засечь и русские патрульные суда. Однако их, по сведениям, полученным из Адмиралтейства, между Готландом и Эзелем быть не должно – парочка таможенных крейсеров (по сути, шхун, вооружённых одной-двумя устаревшими лёгкими пушчонками) не представлявших особой опасности для отряда Роял Нэви.
О том, куда предстояло высыпать бомбовый груз, то о ней экипажи «эйршипов» узнали совсем недавно, уже после того, как «Икар» и корабли сопровождения миновали Датские проливы. Узнали – и пришли в совершеннейший восторг, поскольку целью воздушного налёта – между прочим, первого в истории Королевского Флота! – была избрана Воздухоплавательная станция русских на острове Эзель. Лорды Адмиралтейства не без оснований считали именно русские дирижабли виновными в осеннем фиаско эскадры адмирала Хорнби, и теперь строили свои планы с учётом новой стратегии русских. Согласно разработанному ими плану, первым ударом следовало вывести из строя тяжёлые дирижабли, базирующиеся на острове. Если это удастся сделать – броненосная эскадра снова войдёт на Балтику, только теперь впереди будет развёрнут сильный крейсерский отряд, в составе которого будет и «Икар» со своими «эйршипами». Они сумеют вовремя обнаружить русские минные заграждения, а новые «противовоздушные» шрапнельные снаряды для лёгких орудий отгонять прочь русские дирижабли – если им вздумается опять сбрасывать свои парашютные торпеды на британский боевой ордер…
«Вальрус» описал широкую дугу с набором высоты, и Уинстон наблюдал, как от причальной кран-балки на корме «Икара» один за другим отделились сначала «Ламантин» а потом и третий «эйршип», «Дюгонь». Когда шла подготовка к этому рейду, воздухоплаватели ожесточённо спорили, какие именно эмблемы следует нанести на борта воздушных кораблей. Предлагались самые разные варианты – от крупного, в половину корпуса, изображения королевского льва, до алого креста Святого Георгия или трёхцветной сине-бело-красной розетки. В итоге решено было подождать официального решения на этот счёт, а сейчас на одной из растяжек, поддерживающих заднюю часть гондолы, трещал в набегающем потоке воздуха «Юнион Джек» - «эйршипы» Королевского Флота плыли под облаками навстречу славе.