Точка отрыва
Шрифт:
Два года потом жил в Баслау — работал на автомобильном заводе. А позавчера, взяв отпуск, вернулся в свой родной город — отдохнуть, побродить.
Кстати, кураторы отдали мне куртку Слона. Когда я уже выходил из Института, один из охранников протянул плотный сверток. Разворачиваю — а там куртка учителя. Мне сказали, что это сделано по приказу директора, типа, за помощь. С тех пор я ее и ношу. И сейчас она на мне, родная.
Глава третья
… Я немного постоял на углу Рыночной площади,
За годы моего отсутствия Толстый Ганс еще больше потолстел — его округлая фигура теперь едва помещалась за прилавком, однако маленькие, заплывшие глазки смотрели по-прежнему хитро и подозрительно. Я заказал кружку светлого мэйнского — ходоки по традиции пьют только его. Ганс налил полный бокал и прищурился — видно, пытался вспомнить, где раньше меня видел.
— Слушай, парень, — наконец изрек он, — ты, случаем, не из наших, не из местных? Что-то мне твоя физиономия уж больно знакомая. Да и на туриста ты вовсе не смахиваешь...
— Ага, — кивнул я, — из местных. Только давно не был дома, целых семь лет...
— Мартин! — выдохнул Ганс и радостно заулыбался. — Здорово, чертяга, рад тебя видеть! Ну, рассказывай, где был, что делал?
— Рассказывать особенно нечего, — пожал я плечами, — после смерти Слона жил в приюте, потом учился. А теперь работаю в Баслау, электриком на автомобильном заводе.
— Да-да, — закивал Ганс, — Слон… После его гибели много разных слухов ходило: что Комнату он все-таки нашел, но ни с кем делиться не захотел. За что его кураторы и убили… А ты от них сбежал, за границу подался. Получается, что врали, ты рядом жил. Ну, и как оно там, в приюте?
— По-всякому, — махнул я рукой, — но в основном фигово. Скажи-ка лучше, кто из наших здесь?
— Да почти никого, — подумав, ответил Толстый Ганс, — времена, Мартин, сильно изменились. Теперь у нас всем заправляют китайцы. Они взяли Дыру под свой контроль и заставляют отдавать товар за полцены. И с кураторами они договорились... В общем, трудно мы живем, паршиво.
— Неужели никто не возмущается? — удивился я. — Отдавать товар за полцены? Это же чистый грабеж!
— Были такие, кто отказался под китайцев ложиться, — кивнул Ганс, — только с ними быстро разобрались. И довольно жестко. А после того как Хачика убили и Серого покалечили, все сразу и замолчали. Своя рубашка, знаешь ли, ближе к телу.
— А что с Серым?
— Ты загляни в богадельню, — посоветовал Ганс, — он теперь там живет, в коляске сидит и слюни пускает, ни говорить, ни двигаться не может. И всю память у него отшибло…
— Понятно, а Хмырь?
— Он хитрей всех оказался — сразу к китаёзам перебежал, а те ему разрешили таскать потихоньку товар и сбывать лохам. Вроде как свой маленький бизнес.
— Ясно, — кивнул я.
— Да ничего тебе не ясно! — взорвался толстяк. — Здесь уже все по-другому! И ты, если хочешь в живых остаться, будь осторожен. Я тебе, как другу, говорю — с китайцами не связывайся. Очень мне не хочется видеть тебя в инвалидном кресле, пускающим слюни. Кстати, ты зачем вообще сюда вернулся? У тебя же здесь никого не осталось?
— Да так, потянуло в родные места, захотелось вспомнить детство, побродить…
— Ну-ну, поброди, — хмыкнул Ганс, — только близко к Дыре не подходи. Без разрешения китаёзов тебя за «колючку» не пустят — пристрелят, как миленького.
— Даже так?
— Да, — подтвердил Ганс, — вся охрана у них теперь на содержании. Кого скажут, того и пускают, а остальных отстреливают — чтобы зря не лезли и товар не выносили. А то уж больно много желающих, особенно после того, как Перец «мочилку» нашел.
— Знаю, слышал, — кивнул я, — отличная штука, любого вырубает за сто метров. Сейчас она у всех полицейских на вооружении…
— Да, и у китаёзов тоже, — подтвердил Ганс, — чуть дернешься — тебя сразу отключают и в Дыру кинут. Все чисто: следов насилия никаких, свидетелей тоже, а патрули подтвердят, что нашли тебя на запретной территории. И получишь ты свой срок за незаконное проникновение, сядешь на пару-тройку лет. Как миленький! И не докажешь ничего. Видишь, все очень просто. Так что очень прошу тебя, Мартин, не лезь на рожон!
— Не буду, — честно пообещал я, — лучше пива еще выпью. Оно-то хоть прежним осталось?
— Обижаешь, — улыбнулся толстяк, — мое пиво лучшее в городе, можешь у любого спросить! Пей, это бесплатно, за счет заведения.
— Спасибо.
Я отошел от стойки и сел в углу. Народу было немного — время дневное, все соберутся ближе к вечеру. Несколько парней, коротающих время за соседним столиком, напряглись при моем появлении, но, заметив, как по-дружески разговаривает со мной Толстый Ганс, расслабились и опять занялись своими делами.
…Хорошо все-таки вернуться домой! Сижу в любимой пивной, потягиваю светлое пиво, слушаю знакомые разговоры.
— Ты за сколько «пищалку» отдал?
— За две штуки.
— Мало.
— Сам знаю, что мало, но с китаёзами не поспоришь — бери и будь счастлив...
Дом, милый дом! Семь лет не был, а как будто только вчера сидел вместе со Слоном за соседним столиком, вел такие же разговоры...
Между тем возле стойки возник новый тип — небольшого роста, в сером, сильно поношенном пальто. Толстый Ганс что-то прошептал ему на ухо и показал глазами на меня. Тот кивнул, подошел.
— Здравствуй, Мартин! — произнес, плюхаясь на свободный стул.
Я с трудом узнал Хмыря — за прошедшие годы он сильно сдал: постарел, пообносился, даже, кажется, сделался ниже ростом. Только глазки, как и раньше, воровато бегали по углам.
— Что, не узнал? — горько усмехнулся Хмырь.
— Узнал, — кивнул я, — только не сразу.
— А вот я бы тебя ни за что не узнал. Встретил бы на улице — мимо прошел. Был малец, пацаненок, соплей перешибешь, а сейчас — настоящий мужик, красавец!