Точка отсчета
Шрифт:
Отпустив Варвару Петровну, он подошел к окну и лбом прислонился к стеклу.
Последнее время с ним уже не раз так бывало - вдруг щелкнет в голове невидимый выключатель, и голова начинает раскалываться от боли. Холодное оконное стекло, казалось, несколько снимает боль, но впечатление обманчиво. «Надо к врачу сходить, -поморщился он.
– Вот только закончу дело. Теперь, кажется, вопрос о секретере ясен. Николаи прав. Версия «похожести» оказалась верной. Сейф подменили, и сделал это Карев. Хитер. Надо теперь проверить, не переклеен ли инвентарный номер. Еще одна экспертиза. Вот уж воистину, наука на службе следствия. Но зачем это понадобилось
– Привет, - раздался сзади возбужденный голос Николая. Задумавшись, Арслан не слышал, как вошел Соснин.
– стоять не рекомендую, лучше садись и держись за стол, чтобы не упасть. Итак, - Николаи подошел к другу, - новость первая: в кабинете Сытиной стоял не ее сейф… Я уже знаю, Коля, подмена.
– Как?
– растерялся Николаи.
– Тебе что, Каплун по телефону сообщил свои вывод?
– Нет. Перед твоим приходом была у меня Сытина. Она сказала, что ключи от сейфа, -он кивнул на стол, где они лежали, - не ее ключи… Нет, не так. Эти ключи… В общем, подмена налицо.
– Прекрасно, тогда вторая новость: эксперты-химики дали заключение, что передняя дверца сейфа Сытиной… - он запнулся, - не Сытиной, а того сейфа, что у нее стоит, взломана путем применения термитного порошка, который взят из лаборатории.
Просторный конференц-зал постепенно заполнялся, негромкие голоса сливались в мерный гул: высказывались самые различные гипотезы по поводу причины, заставившей начальство собрать коллектив в этот утренник час. Младшии научный сотрудник Бурд, грузный астматик, цедил сквозь зубы:
– Совершенно доверительно: нас перебазируют на периферию…
– Но почему?
– возмутился техник Юсупов. Осторожно присев на краешек стула, он вытянул длинные ноги.
– Профиль нашего института таков, что…
– При чем здесь профиль, - раздраженно перебил Бурда.
– Просто городские шумы и колебания искажают показания приборов. Вам как инженеру это должно быть известно. А там на лоне - идеальные условия: твори, экспериментируй, пробуй.
– Я урбанист до мозга костей, - шептал за спиной Алехина Смоленцев.
– Меня нельзя на периферию. Хотите, чтобы я превратился в живой труп? Сделайте милость: оторвите Антея от городского асфальта и бросьте на лоно природы.
– Ты что, не в состоянии прожить без театра?
– обернулся к нему Алехин. Упаси боже,
– изумился Смоленцев.
– Меня гораздо сильнее привязывает к городу утепленный туалет. Что касается театров, то я годами в них не заглядываю.
– Ну, тогда все ясно. Тебя не тянет на природу потому, что ты сам - ошибка природы,- подытожил Алехин.
– Уверяю вас, Юлечка, - убеждала в другом конце зала молоденькую лаборантку Надежда Сергеевна Богачева,-вы меня знаете, я никогда не ошибаюсь.- И, понизив голос, выдала полушепотом: - Нас собрали из-за Шулакова, который ушел от жены. К вагоновожатой седьмого маршрута.
– Что вы говорите!
– восхитилась Юлечка, предвкушая сенсацию.
– Кто бы мог подумать! На вид вполне приличный мужчина, в батнике ходит.
Старший научный сотрудник Карамазов, худощавый блондин с большими залысинами, вытирал носовым платком потеющие ладони: больше всего на свете он боялся сокращения штатов, хотя работал в институте давно и был на хорошем счету.
– Слияние или сокращение, как вы думаете?
– обратился он к Алехину.
– По-моему, ликвидация, - успокоил его Алехин и повернулся к сидевшему сзади Заботину.- Как вы полагаете, Михаил Сергеевич?
Миша грустно улыбнулся.
– Боюсь, Павел Иванович, что я один из виновников этого собрания, - вздохнул он.
– Ты?
– удивился Алехин.
– Каким же образом ваша персона попала в фокус дирекции, минуя непосредственное начальство, сиречь меня?
– Я опять опоздал сегодня на девять минут.
Заботин жил далеко от института и обычно выходил из дома за час до начала работы. Этого времени вполне хватало, чтобы добраться до института. Правда, за Каревым, который жил в доме напротив, заезжала «Волга», однако он никогда бы не решился попросить, чтобы его взяли в машину. Но после того, как мама оказалась в больнице, режим его изменился. Теперь он вставал в шесть, варил еду и мчался в больницу -домашняя пища существенный стимул для выздоровления, тем более, что готовить он умел с детства. Халат он брал с собой и без особого труда проникал в эти ранние часы в больницу. Антонина Андреевна уже несколько дней лежала одна в маленькой двухместной палате, ее соседка отказалась в последний момент от операции и, несмотря на уговоры врача, уехала домой.
Мама уже почти не вставала, похожая на маленькую желтую птицу, она смотрела на сына отрешенно, все время молчала и, иногда ему казалось, не узнавала его. Но сегодня, когда, покормив ее с ложечки, он украдкой бросил взгляд на часы восемь, и хотел встать, она положила ему на колено высохшую ладонь и задержала.
– Как продвигается твоя работа?
– Все хорошо, мама.
– Я хочу знать подробности. Отзыв получил из Москвы?
– Все будет в порядке, - уклонился он от ответа.
– Ты должен закончить, не бросай, доведи до конца.
– Из ее правого глаза медленно скатилась на подушку слеза.
– Ради меня…
… Однако некоторые товарищи, - донесся до Заботина голос директора института, -не сделали выводов из тех замечании, которые они получили, и, по-видимому, расценили эти предупреждения как слабость администрации, ее склонность к всепрощению. Глубокое заблуждение. Нарушители трудовой дисциплины препятствуют нормальной деятельности института, и пусть никто из них не обольщается - их поведение мы будем оценивать со всей строгостью. Только расхлябанностью и недисциплинированностью можно объяснить то чрезвычайное происшествие - взлом сейфа, -которое произошло у нас недавно.
Ага, вот и его фамилия прозвучала в приказе, который зачитывал директор.
Строгий выговор. Хорошо, что мама не слышит. Сколько раз он опоздал? Три или четыре? Вообще-то все правильно. Опаздывать нельзя - это ясно.
Оживленно обсуждая фамилии «именинников», сотрудники спускались из зала вниз по лестнице, к своим рабочим местам.
– Да, брат, такие пироги получаются, -дружелюбно похлопал его по плечу Алехин.
– Будильник, наверное, сломался?
Заботин никому не говорил, что случилось с мамой. А почему он, собственно, должен рассказывать, ведь его никто не спрашивал! И теперь он кивнул головой: