Точка разрыва
Шрифт:
– Нет времени. Вдруг это огонь в камине? Подожди здесь. Дин распахнул дверцу машины. Мороз ухватил его за щеки.
– Я иду с тобой.
– Нет. Ты остаешься здесь, – и он шагнул в пургу.
Резкий ветер полоснул по лицу. Дин утопал в снегу по щиколотку, каждый шаг давался с таким скрипом, как будто хрустели кости – тоненькие, хрупкие…
Останки младенца.
Он шел очень аккуратно, на ходу медленно доставая ключи из кармана пальто. Руки его тряслись; он взглянул на них, как на чужеродный предмет, и вложил ключ в замок.
Дверь распахнулась.
Не заперто?
Мышцы шеи сильно напряглись. Рука потянулась к выключателю. Но ничего не произошло. Он пощелкал выключателем в надежде, что свет загорится.
Темнота.
Где-то в глубине горла распространялся горький привкус желчи. Нет электричества. Дин дышал часто и со свистом. Чтобы не задохнуться, сжал зубы и втянул сквозь них морозный воздух. Два шага вперед. Тьма поглотила его. Дин с трудом различал контуры мебели, ориентируясь скорее по памяти, чем по блеклому отсвету уличного фонаря. Дом, который служил ему верой и правдой более двадцати лет, неожиданно стал враждебным.
Дин Трумэн явно ощущал присутствие смерти.
– Дин.
Он подпрыгнул на месте и обернулся, кровь прилила к голове. Позади него стояла Пайпер.
– Боже, ты напугала меня до чертиков. Я же просил тебя оставаться в машине.
– Я подумала, что тебе может понадобиться это, – она протянула ему пистолет. – Я держу его в бардачке.
– Я не знаю, как пользоваться оружием, – прошептал он.
– Зато я знаю, – из-за его спины она вглядывалась в неестественную вязкую темноту. – Света нет?
– Нигде.
Им пришлось оставить дверь открытой. Снег кружился у входа, загоняемые внутрь порывами ветра. Дверь качнулась, петли скрипнули. Дин двинулся вперед, Пайпер, не отставая, за ним.
Где-то в кромешной тьме ожило радио.
Они замерли на месте.
– Какого черта это значит? – спросил Дин. Пайпер повела головой.
– Радио? Я знаю песню. Это «Катись» Дэвида Эссекса, только… немного отличается. Ремикс? Идет откуда-то сверху.
– Наверху нет радио, – пробормотал Дин. – Нет даже магнитофона.
– Теперь есть. Или кто-то вроде Дэвида Эссекса вломился к тебе в дом и устроил концерт экспромтом. Где здесь лестница?
Дин снова пошел вперед. Музыка играла громко и в то же время отдаленно: звуки доносились так, как будто дом был раз в десять больше. Дин и Пайпер медленно взбирались по лестнице.
– Может быть, я пойду первой? – предложила Пайпер. – У меня ведь пистолет.
– Нет.
Руки у Дина тряслись, по телу прошла судорога. Но музыка вела его правильным курсом. Что-то не так с музыкой.
– Ты права. Это та песня, но не совсем.
Дин продвигался по лестнице, а музыка нарастала с каждым шагом, как будто физически воплощаясь в густой темноте.
Он задыхался, организм изменяла ему. Сердце билось такими толчками, что Дин опасался, как бы оно не разорвало ему грудь. Память подсказала слова секундой раньше, чем взревел хор.
Дин оказался на вершине лестницы, когда песня приблизилась к ужасной фразе:
– Джимми Дин… стук, стук, стук… Джимми Дин… стук, стук, стук…
Он похолодел. Пайпер с размаху врезалась ему в спину. Хор продолжал:
– Джимми Дин… стук, стук, стук… Джимми Дин…. стук, стук, стук…
– Песню переделали. Повторяется одна и та же строчка, – сказала Пайпер. – Кто-то вставил звук сердцебиения.
Потоки горячего страха искрились, испепеляли самые сокровенные уголки его души. По лбу стекал клейкий пот.
– Дин? – голос Пайпер донесся откуда-то издалека, как будто из-под воды.
– Джимми Дин… стук, стук, стук… Джимми Дин… стук, стук, стук…
Дин попытался смочить горло слюной – оно пересохло, как колодец в пустыне.
– Зачем кому-то понадобилось переделать песню? Почему? Почему?
Потому что только один человек называл его так. Потому что этот человек исчез двадцать два года назад. Потому что кто-то подталкивает его к сумасшествию, к умственному расстройству, за гранью которого все разумное и рациональное перестает иметь значение, навсегда погружаясь в бездонную пропасть отчаяния.
– Джимми Дин… стук, стук, стук… Джимми Дин… стук, стук, стук…
Мелодия звучала все громче. Кровь пульсировала у Дина в висках. Сотрясало все его тело, разум, душу.
Из-под закрытой двери пробивался слабый, дрожащий пучок света. Спальня. Музыка шла из спальни.
Пайпер обошла Дина и устремилась к двери.
– Не надо, – окликнул он ее.
Она не остановилась. Дин едва различал очертания ее тела – темное на темном. Казалось, бесплотную тень Пайпер сейчас сдует резким порывом ветра. Он последовал за ней. Пайпер уже стояла у двери. Зажав пистолет в правой руке, левой она поворачивала ручку. Медленно, медленно. Дверь бесшумно открылась, а, вернее, мощные удары музыки заглушили звук.
Пайпер вошла в комнату.
На столе рядом с окном горела свеча. Маленькое, размером не больше наперстка, пламя переливалось желтым и оранжевым, слегка колеблясь, отбрасывая тонкий конус света. Пайпер шагнула к нему. Дин остановил ее, отодвинул за свою спину и выступил вперед. Тени от огонька плясали, как черные молнии. Комната ожила, перекрещенная судорогами отсветов. Дин видел как бы молниеносные фотоснимки кровати, края стола, тумбочки.
Здесь было еще холоднее. Дину показалось, что его дыхание замерзает в воздухе. И песня стала громче. Но тусклый свет пламени не позволял обнаружить ее источник. У Дина по телу пробегали непрерывные волны дрожи.