Точка разрыва
Шрифт:
Они присели на кушетку, потягивая вино и глядя на пляшущее, как извивающиеся ряды кордебалета, пламя. Угли трещали, легкое облачко голубовато-серого дыма поднималось из камина. Разговор не клеился. Должно быть, эмоции перегорели, подумала Пайпер. Оба они обессилели.
В какой-то момент Дин заплакал, и она заключила его в объятия, чтобы успокоить. Гладила по волосам, целовала в виски, поддерживала. И она плакала вместе с ним. Так на кушетке, обнявшись, как влюбленные, они и уснули.
А сейчас он ушел. Да, Пайпер была разочарована.
«Женщина умерла, а ты озабочена тем, что твой дружок рано покинул тебя. Стыдись».
Пайпер встала и потянулась. Она не меняла одежду с прошлой ночи и почувствовала себя несвежей и измотанной, ей срочно нужно принять душ.
В кухне она нашла записку: «У меня идея. Ушел в лабораторию. Взял джип. Скоро вернусь. С любовью, Дин».
Шериф запустил пальцы в волосы, потом кое-как нахлобучил свою круглую шляпу и поморщился. Он ненавидел больницы. А морги тем более. Не мертвецов. Он мог их касаться. Но запах. Ужасный запах, который пропитывал всю одежду, въедался в волосы…
Он накинул простыню на лицо Мевис Коннетти, потом задвинул поддон в хромированный шкаф.
Забит до отказа.
«Если еще кто-нибудь умрет, мне придется складывать их в поленницу».
После сопровождения Мевис Коннетти («сопровождение» – какое бездушное слово) Джон около двух часов допрашивал с пристрастием бродягу. Илия. Шериф скрипнул зубами, в висках от постоянной бессонницы пульсировала кровь. Бродяга только улыбался. Когда же он начинал говорить, то выходила идиотская болтовня. Джон потерял терпение и свой профессионализм. Он как следует поколотил парня – расквасил губу, поставил «фонарь» под глазом.
Человек этот явно был ненормальным, в этом не оставалось сомнений. Но не оставалось сомнений также и в том, что он не убивал Мевис Коннетти. У него было отличное алиби: в это время он находился в тюрьме. Так что же это значило? Два убийцы? Тандем убийц?
– Шериф! – дверь морга распахнулась с такой силой, что пружина распрямилась и откинула дверь обратно, жестоко саданув по носу Коя.
Помощник попятился, испуганно моргая. Джон вышел следом.
– Ты как?
Кой держался за нос.
– Я двумыю, я свомав мой нуф.
Джон отвел его руку. Нос распух и наливался кровью.
– Ты не сломал нос. Он даже не кровит. Но ты сломаешь шею, если будешь так бегать.
– Она просто отлетела и ударила меня.
– Да я там был, помнишь? Так что же такое важное случилось, что ты рвался сказать мне, наткнувшись на дверь?
– Это она наткнувась на меня.
– Неважно.
Помощник скосил глаза от напряжения, пытаясь рассмотреть нос. В громкоговорителе раздался голос сестры, вызывавшей санитара в палату номер один.
– Чиверс, – выпалил Джон.
Это привлекло внимание его помощника. Он поднял широко раскрытые глаза:
– Бводяга пропав.
– Что?
– Пропав, – повторил Кой, зажав нос большим и указательным пальцами. – Бводяга.
– Бродяга? Илия Костлявый? Кой кивнул.
– Он пропав. Ушев. Исчез. Фь-ю-ю.
Джон выбежал прочь.
– Это не моя вина, шевиф. Я пвинес ему овадьи.
Снег перестал идти. Джон успел заметить это, пока летел двадцать шагов между больницей и департаментом. Но тот, что нападал, не растаял. Этим утром термометр показывал минус десять, но, видимо, неверно. Джон знал, что такое минус десять, а сейчас было чертовски холодно.
Теплая волна воздуха из офиса ударила ему в лицо, но он не замедлил хода.
– Телефоны в норме, – отрапортовала Мегги Дейн, прикрыв рукой микрофон. – Управление на линии. Они закрыли дорогу со своей стороны и хотят знать, сделали ли мы то же самое.
Джон скорчил рожу, но не остановился.
– Скажи им, что я, черт дери, слишком оглупел, чтобы думать об этом. Нет, скажи им, что мы специально оставим ее открытой, чтобы посмотреть, сколько народа пролезет в ущелье.
– Шериф говорит, что, безусловно, офицер, дорога закрыта, – с профессиональной корректностью отчиталась Мегги в телефонную трубку.
Джон едва сдержал улыбку, поднимаясь по лестнице.
– Скажи, чтобы они прислали вертолет; нужно отвезти тела на экспертизу.
Он даже не потрудился обернуться, чтобы убедиться, слышала ли его Мегги. Она всегда его слышала.
Камеры предварительного заключения были устроены в подвальном помещении здания муниципалитета. В них вел только один вход, а из них – только один выход, из-за чего частенько возникали столкновения со службой пожарной безопасности штата. Невзирая ни на что, это означало, что для того, чтобы покинуть камеру, Илии Костлявому пришлось бы пройти по этой лестнице и через эту дверь, потом через центральный офис, а уж потом он смог бы выбраться наружу. Джон, спавший меньше трех часов, знал: здесь всю ночь кто-то находился, и больше половины ночи это был он сам.
Как же, черт подери, он мог сбежать?
Позади него раздались торопливые шаги Коя Чиверса. Джон открыл дверь и вошел на территорию отделения предварительного заключения. Незнакомец, Костлявый Илия, поднял голову и улыбнулся ему. С пластиковой вилки у него свисал кусок оладьи. На коленях балансировала тарелка из пенополистирола.
– Доброе утро, шериф.
Кой успел удержать дверь, пока она не закрылась, и влетел следом за начальником. Но тут же замер на месте, забыв о своем носе, все еще красном после пережитого. Его глаза были прикованы к человеку в камере.
– Не может быть. Не может быть. Клянусь Богом, шериф, его здесь не было еще три минуты назад. Нигде.
Кровать, представлявшая собой узенькую кушетку с проволочной сеткой, не могла бы служить убежищем. Не было и окон, чтобы вылезти на улицу.
– Проблемы, шериф? – спросил Илия, улыбаясь.
Джон не ответил. Он со всей силой грохнул дверью, заперев ее.
– Шериф, я не шучу. Его здесь не было. Клянусь. Камера пустовала.
– О, кстати, спасибо за яблочные оладьи, помощник Чиверс, – сказал Илия.