Точка росы
Шрифт:
Стэн вспомнил старого Айзека. И собственную мать, которая металась по всей стране, как будто искала что-то забытое. При этом никогда не рассказывала, в каком городе родилась. Тоже пришелица с другой стороны, скорее всего…
— Если я правильно понимаю, — сказал Стэн хмуро, — переместиться между мирами можно только однажды? Обратной дороги нет?
— Похоже на то. Обычно перемещение происходит в год совершеннолетия, насколько могу судить. Хотя бывают и исключения.
— И каких же городов больше — нормальных или таких, как у нас?
— Думаю, нормальные в большинстве.
Стэн машинально отпил из кружки, не почувствовав вкуса. Задумчиво повторил:
— Вразнос… Ладно, насчёт страны судить не берусь… Но наш-то город, набитый психами под завязку, как умудряется до сих пор уцелеть? Тут ведь не только бандиты, но и Маховики, и маньяки-экспериментаторы вроде вас…
— Маховик — природный феномен. Он и правда опасен, но ещё опаснее — люди со своими намерениями. Именно они могут довести нестабильность до критической точки. И я пытаюсь этому воспрепятствовать — хотя бы в пределах нашего города.
— Звучит не очень-то убедительно.
— Я не собираюсь вас убеждать, — сказал Роггендорф спокойно. — Мне плевать на ваше мнение обо мне. Я просто делаю то, что считаю правильным.
— Например?
Миллиардер смерил Стэна взглядом, но всё-таки ответил:
— Если избегать одиозных терминов вроде «маньяк» или «психопат», то можно сформулировать так — в нашем городе живут те, кто стремится к новому. Но это, повторюсь, не всегда означает что-то хорошее. Новизна бывает и разрушительной. К примеру, можно изобрести семейный автомобиль, а можно — скорострельную пушку. Второе выходит гораздо чаще, как ни прискорбно… Вспомните конструкторское бюро, основанное мистером Вудом. Сам он ставил перед собой подчёркнуто научные цели. Жаждал познавать мир. Но его идеи можно было использовать и во зло.
— Да, его это подкосило. Он говорил мне.
— Мои научные консультанты оценили потенциал его фирмы. Вуд, в частности, уже задумывался всерьёз над созданием машинного интеллекта… Не буду сейчас вдаваться в подробности. Просто поверьте на слово — в техническом плане это была бы настоящая революция. А теперь прикиньте — как бы её плодами воспользовались тут, в нашем безумном городе?
— Боюсь даже представить.
— Именно. Жуть взяла, когда я проконсультировался. Поэтому я перекупил конструкторское бюро и загрузил его другими заказами — скучными, но сравнительно безобидными. Нейтрализовал опасность. Хотя по факту — перекрыл важнейшее направление научно-технического прогресса.
— Ну, такой прогресс не жалко и перекрыть…
— Я тоже так рассудил. — Роггендорф неожиданно ухмыльнулся. — Но вы ведь помните, мистер Логвин, что я — патологический эгоист и богатенький самодур? И мне показалось, что я вполне заслужил небольшую компенсацию за труды. Речь не о деньгах, разумеется. Нет, я сделал себе подарок другого рода.
— Что за подарок? — с подозрением спросил Стэн.
— У меня, как вы уже знаете, есть любимое хобби — живопись. В том числе — моя частная коллекция, предмет особенной гордости. Те полотна, которыми могу любоваться лишь я один.
— Сомнительное удовольствие, как по мне.
— Коллекционеры — вообще люди со странностями. А коллекционеры моего калибра — подавно. Так вот, мне предоставился шанс добавить в своё личное хранилище не просто очередную картину, а нечто большее. Некую единицу, несущую в себе художественный прорыв. Тоже революцию, по сути, только не в технике, а в искусстве.
Стэн не сразу осмыслил сказанное:
— Постойте… Вы про картину Эрика?
— Да. Я выкупил её и спрятал от всех.
— Но это же бред…
— Что ж, я могу себе иногда позволить маленькие капризы. И предвосхищу ваш вопрос — не знаю, где находится художник сейчас. Впрочем, об этом я уже говорил.
— А эта картина, ну…
— Да, она удалась на славу. Я видел, какой эффект она производит. Мне помог случай. В то утро я приехал по делам в галерею. Шофёр остановил машину недалеко от крыльца. Но я вылез не сразу — ещё с минуту сидел, просматривая бумаги. В это время ко входу в здание подошёл мистер Ингвардсен, один из сотрудников. Его окликнул молодой человек — Эрик Белл, как я вскоре выяснил. Ситуация была мне понятна. Художник принёс картину на выставку. Он показал её Ингвардсену — и тот застыл, будто оглушённый. Я заинтересовался, подошёл и тоже взглянул. И понял, что должен заполучить её.
— Что на ней изображено?
— Прошу прощения, мистер Логвин, — произнёс Роггендорф с некоторой, как показалось, издёвкой, — но я ведь вам объяснил, что скрыл картину от публики. На данный момент её не видел никто, кроме меня и автора. Ингвардсен — не в счёт, он забыл увиденное, получив нервный срыв. Об этом вы тоже в курсе. Поэтому сейчас я — единственный обладатель секрета. И не вижу причин менять статус-кво и разглашать какие-либо детали. Не могу же я вот просто взять и разрушить свою репутацию эксцентричного психа-миллиардера… Вот, пожалуй, и всё, что я могу сообщить в контексте вашего нынешнего расследования. Не смею больше задерживать. Мой ассистент доставит вас, куда пожелаете…
— Что ж, — сказал Стэн, отставляя кружку, — я понял. Спасибо за разговор.
Он выбрался из кресла, шагнул к двери. Взялся уже за ручку, когда миллиардер окликнул его негромко:
— Да, мистер Логвин, и напоследок. Насчёт того, чем вы меня заинтересовали. В каком-то смысле вы соединили в себе противоположности, характерные для нашего города. С одной стороны — вы просто ищейка, соглядатай, копающийся в грязи. С другой — фотограф, талант, умеющий заглянуть за грань. Это редкое сочетание. Но всё же подумайте, какую из двух ролей вам играть приятнее.
Роггендорф отвернулся, и Стэн вышел за порог. «Ассистент» довёл его до машины и сел за руль. Автомобиль выехал за ворота. Через пятнадцать минут они уже снова были в бетонном городе, где обитали художники и бандиты.
Стэн молчал всю дорогу. И только на подъезде к конторе буркнул:
— Вот тут меня высадите, пожалуйста.
Он вылез из машины, захлопнул дверцу. Закурил и взглянул на небо. Тучи основательно поредели, в просветах мерцали звёзды. Легкомысленно-лимонная Падчерица уходила за горизонт на северо-западе, а на юге виднелась Мачеха — охристо-оранжевая, солидная.