Точка возврата
Шрифт:
АННА ГРИГОРЬЕВНА. Не слушайте брехуна. Глеб с Катериной ходил потому, что ревновал, поженились они потом. А кто у нас был лучшим радистом? Мария Воронова. И Надя Шевчук других метеорологов учила уму-разуму. Всю главную работу на станции бабы делали, мужики только носы задирали и охотой баловались.
БЕЛУХИН. Ага, поймал на слове! Рассказать про «бабий бунт»?
АННА ГРИГОРЬЕВНА. Мели, Емеля, твоя неделя. БЕЛУХИН. А дело было так. Приходит к Семенычу, нашему молодому начальнику, с претензией женский контингент: мужики, мол, имеют больше привилегий, женщины все на вахте и на вахте, а вы охотой и рыбалкой
АННА ГРИГОРЬЕВНА. Пока что не врешь.
БЕЛУХИН. Семеныч и повелел: показать женщинам все прелести охоты! Снарядили экспедицию, трех мужиков и пять женщин, и пошли катером по реке Ленивой до водопада сроком на неделю. Дорога живописная, скалы нависают, и по фарватеру пороги, которые нужно умело и с риском обходить, катер в пене, ощущение скорости и опасности – крики, радость, визг! На берегу у водопада была избушка вроде нашей, тоже из плавника, в ней мы поселили женщин, а себе поставили палатку. Хотя и сентябрь, но погода как на заказ: солнце, чистое небо, тепло, градусов двенадцать. Наловили в Ленивой на блесну гольцов, сварили уху, весело поужинали со ста граммами, песни запели – как говорится, экзотика. Женщины страшно довольны: водопад, скалы, тундра цветет, тьма птиц, красота. «Вот почему вы нас не брали, эгоисты, – упрекают, – женщин на вахту, а сами такой красотой любоваться!» Однако ладно, мы молчим. Разбудили их раненько на заре, высмотрели в бинокль с наблюдательной вышки оленей километрах в трех, винтовки на плечи и пошли. Без привычки, однако, по мягкой тундре ходить трудно, пружинит, а олень – зверь пугливый, подбираться к нему следует осторожно, поползли. Уже удовольствие не то, пыхтят, а нас смех берет – еще те пластуны! Убили, однако, трех оленей, привязали туши на шесты и понесли. А ноги вязнут, и налегке идти – труд, а тут еще с таким грузом. Через километр бабоньки выдохлись – уже не только оленей нести, сами идти не могут. Лежат, на нас смотреть не интересуются – отдыхают. Пришлось мужикам челночные операции делать: одного оленя перетащим, за другим возвращаемся. Обратная дорога была совсем плохая, от сгонного ветра с тундры фарватер сильно обмелел, и опасные участки стало проходить сложно, а потом заштормило и заглох мотор, ребята баграми от скал отталкивались, а крутая волна все подхватывает и швыряет. Словом, бабоньки наши совсем притихли и посинели. Когда дошли – не только оленей, но и охотниц на руках выносили измученных. Смеху было! Потом, как спрашивали: «Пойдем, бабоньки, на охоту?» – не реагировали, делали вид, что не слышат.
АННА ГРИГОРЬЕВНА. Половину наврал, старый черт.
ГРИША. Дядя Коля прав, охота – не женское дело. ЛИЗА. Значит, на кухню, бабы, и не высовываться, да? Бедный мой муженек, голодный будет сидеть.
КИСЛОВ. Это какой муженек попадется. Другой возьмет за воздухопровод, подержит – сама побежишь картошку жарить.
ИГОРЬ. Не то время, современная женщина – человек гордый и независимый. Думаю, что с Лизой такой фокус не пройдет.
СОЛДАТОВ. А ты подхалим… подхалим! Правда, Лиза?
ЛИЗА. Подхалим и есть. Ты нас, Игорек, не защищай, мы дуры. Тысячу лет добивались равноправия и добились на свою голову. Хорош у меня дом будет, если я по десять часов из операционной не выхожу.
НЕВСКАЯ. Независимость дороже. Ты ведь сама ни за что не променяешь операционную на кухню.
ЛИЗА.
АННА ГРИГОРЬЕВНА. Рожать бы они попробовали… умники!
СОЛДАТОВ. За это не берусь, разве что содействие кому оказать, товарищескую помощь.
ГРИША. Но ведь у вас нет медицинского образования… Зоя, я снова что-то не так сказал?
НЕВСКАЯ. Я тебе советую помолчать.
ГРИША. Когда молчишь, все время о еде думаешь.
КИСЛОВ. А кто брехал, что голод для организма полезен?
ГРИША. Доктор Брэгг, Но я теперь с ним не согласен.
НЕВСКАЯ. Принципы, Гриша, не меняют, как перчатки.
АННА ГРИГОРЬЕВНА. Медицинского образования… Ой, уморил, Гришенька.
НЕВСКАЯ. Вот мы смеемся, а им каково сейчас?
АННА ГРИГОРЬЕВНА. Уморил… Это кому?
НЕВСКАЯ. Илье Матвеевичу и Диме. Холодно, темно, страшно…
БЕЛУХИН. Обычное дело, однако.
СОЛДАТОВ. Скоро менять их будем. А за нас с Захаром тоже будете волноваться?
НЕВСКАЯ. Конечно, Слава.
СОЛДАТОВ. И смотреть на нас так же будете?
НЕВСКАЯ. Не понимаю.
СОЛДАТОВ. Ну, как на Матвеича, когда он уходил.
НЕВСКАЯ. Что за глупость!
АННА ГРИГОРЬЕВНА. Это, Слава, заслужить надо, чтобы на тебя смотрели.
ЛИЗА. Все мы хороши; мужики небритые, бабы неухоженные, слава богу, зеркала нет. Один только Игорек и ласкает глаз. Ой, прилетим в Тикси, что я с ним сделаю!
БЕЛУХИН. Смотри, паря, охомутают.
ИГОРЬ. Если хомутом будет Лиза…
ЛИЗА. Ты бы еще сказал – оглоблей! Не собираюсь я тебя хомутать, просто выйду замуж, если очень попросишь, и все. Но учти, Игорек, меня долго будешь добиваться, железное терпение нужно иметь.
ИГОРЬ. Тогда ничего не выйдет. Я ведь магнитолог, в магнитный павильон с металлом входить нельзя.
НЕВСКАЯ. Тише, пожалуйста, тише!
БЕЛУХИН. Падера силу набирает, дочка.
НЕВСКАЯ. А мне показалось – самолет.
БЕЛУХИН. Не расстраивайся, выручат. В Арктике так положено – выручать.
НЕВСКАЯ. Но когда, когда?
БЕЛУХИН. Когда время придет. Ты небось Библию и в руках не держала, а там про это написано.
НЕВСКАЯ. Нет, не доводилось.
БЕЛУХИН. Дед нам вслух читал и ложкой по лбу бил, кто зевал. Там и было сказано: время плакать и время смеяться, время любить и время ненавидеть, время ждать и время садиться в самолет.
АННА ГРИГОРЬЕВНА. Не было тогда самолетов, старый брехун.
БЕЛУХИН. По-твоему, пешком, что ли, тогда передвигались? Ковры-самолеты были, летающие тарелки.
АННА ГРИГОРЬЕВНА. Вот так он всю жизнь и морочит людям головы. Не знаю, за что его терплю.
ЛИЗА. Счастливая ты, тетя Аня.
АННА ГРИГОРЬЕВНА. Велико счастье!
БЕЛУХИН. Но не так уж и мало, девяносто три кило живого весу.