Точка
Шрифт:
— Ничего. Это я так…
Искин несколько раз сжал мочалку.
— Давайте быстрее, — поторопила его девчонка, разворачиваясь где-то на периферии зрения. — Здесь, на самом деле, холодно. Я уже замерзла. Вы же не хотите меня заморозить?
— Не хочу.
— Тогда трите! Иначе я простужусь и слягу у вас в номере. А вам придется обо мне заботиться и задабривать мясными пирогами.
— Сейчас.
Искин вслепую повел рукой и никуда мочалкой не попал. Под близкое шипение душевой струи он предпринял
Она с улыбкой смотрела на то, как он таращится. И как старается не замечать, что в нескольких сантиметрах от него сквозь мокрую простыню проступает грудь.
— Вы все-таки меня боитесь.
— Нет… — Голос подвел Искина и сделался едва слышен. — Это просто… кха… пойми, против моих правил.
— Вы возбудились?
Карие глаза Стеф смеялись.
— Я…
— Эй, парочка! — донеслось от умывальников. — Давайте вы со своими любовными играми пойдете к себе в комнату!
— Да-да, простите, — пробормотал Искин.
— Я принимаю душ! — крикнула Стеф.
— Да ради бога!
— Трите уже!
Девчонка брызнула из шланга Лему в лицо. Он мотнул головой, проморгался и увидел Стеф всю, коварно отступившую в угол, опустившую руки, застывшую перед ним бледной улыбающейся грацией. Худая, с запавшим животом, резко очертившимися ребрами, легким мазком лобковых волос внизу живота. На бедрах и плечах желтели пятнышки сходящих синяков. Желание у Искина как-то в момент пропало. Осталось лишь смутное, непонятно на кого озлобление: довели девчонку.
Может, на весь Фольдланд.
— Поворачивайся, — строго сказал Искин.
Стеф переступила ногами.
— Ближе ко мне.
Искин провел губкой между острых, выпирающих лопаток. Поролон, конечно, как серьезная мочалка, никуда не годился, только делать все равно было нечего. Пена ручейками поплыла вниз. Стеф от движений руки покачивалась и задирала вверх голову.
Искин тер справа и слева, ощущая ребра под пальцами, уходил по позвоночнику к ягодицам и снова взмывал вверх, к тонкой шее. Пена становилась мутная, напитавшаяся грязью.
— Смывай.
— Все уже? — спросила Стеф.
— Да.
Шланг с насадкой вспорхнул в руке над мокрой головой. Брызги полетели в простыню, в Искина, на стену. Никакого рождения из мыльной пены, конечно, не произошло, Стеф было далеко до Афродиты, и пена там, помнится, была морская, но девчонка определенно посвежела, а цвет кожи утратил бледно-серый оттенок, порозовел.
— Все?
— Ага, — смешно морща нос, Стеф повернулась к Икину. — Что теперь?
Лем, придерживая, снял простыню с крючка.
— Заворачивайся.
— Ух, круто!
Девчонка в мгновение
— А можно еще постираться? — спросила Стеф.
— Как хочешь, — сказал Искин.
— Я тогда мыло все использую?
— Без проблем.
Искин подобрал губку. Несколько секунд он смотрел, как девчонка, сложив в раковину нехитрую одежку, сосредоточенно трет ее под горячей водой, потом вздохнул и пошел к выходу.
— Господин Искин! — крикнула Стеф.
— Да? — обернулся Лем.
— Хотите, я и вам постираю?
— Нет, — сказал Искин. — Нет. Туфли не забудь. Номер комнаты помнишь?
— Сорок семь!
— Да, правильно.
Отступив, он дал протиснуться к умывальникам тучной, совиноглазой женщине с полотенцем через плечо. Женщина недовольно скривила губы. На своем этаже Искин со всеми был более-менее знаком, и новое лицо его озадачило. Кого-то выселили, кого-то заселили? Или это чья-то гостья? Дьявол! — вспомнил он. Мне ведь тоже через полтора месяца, скорее всего, придется съезжать!
Тем временем женщина, включив воду, всем телом повернулась к Искину.
— Что, мальчик, нравлюсь? — спросила она, уперев в бок руку и сразу определив себя в одну компанию с Диттой.
Из-за ее плеча выглянула Стеф.
— Нет, просто… — Искин замялся. — Я вас раньше не видел.
Женщина фыркнула.
— А ты здесь живешь, мальчик?
— Да.
— Значит, мы будем видеться постоянно, — улыбнулась женщина. — Ева. Ева Вивецки.
Голос у нее был простужено хрипл. Искин пожал протянутую ладонь.
— А кто… — он опомнился и представился: — Леммер Искин. Вас из бюро прислали или вы через Смольдека…
— Через Смольдека, мальчик, — сказала Ева.
— Из Фольдланда?
— О, да. Из Воленшатта.
— И как там?
— Все работают, мальчик. Кто дороги тянет, кто на заводах спину гнет, кто мундиры шьет. И все славят канцлера.
— Простите, — сказал Искин, — лучше зовите меня по имени. Леммер. Лем. Мальчик — это…
Улыбка Евы стала шире.
— Я знаю, мальчик. Лем. Прости, въелось, как чирей. Всех уже мальчиками называю. Я как раз из этих, — сказала она. — Или ты брезглив?
— Нет, — Искин бросил взгляд на Стеф.
Ева отреагировала поворотом головы.