Токийские легенды (Tokyo kitanshu)
Шрифт:
— Особенно в постели.
— Особенно в постели, — подтвердил он. — Взяв отпуск, она едет в путешествие. Время года — примерно как сейчас. Остановившись в маленькой гостинице, бродит вдоль реки, которая течет по этой горной долине. Она любит наблюдать за птицами. Больше всего ей нравится следить за зимородками. Прогуливаясь по берегу реки, она видит камень причудливой формы. Черный с красными прожилками. Очень гладкий и по виду — до боли знакомый. Она сразу понимает, на что он похож. На почку. Еще бы, специалист. И размером, и расцветкой — вылитая почка.
— Она подбирает камень и уносит с собой.
— Да, — сказал Дзюмпэй. —
— И под стать самой больнице.
— Именно, — сказал Дзюмпэй. — Но через несколько дней она замечает одну странность.
Кириэ молча ждала продолжения. А Дзюмпэй, точно дразня ее, держал паузу. Как бы ненароком, хотя, по правде говоря, дальше он еще просто не придумал. Развитие фабулы в этой точке застопорилось. И вот, на распутье, без ориентиров, осматриваясь по сторонам, Дзюмпэй изо всех сил напряг воображение…
— Каждое утро камень оказывался в другом месте. Покидая кабинет, врач оставляла его на столе, всегда на одном месте. Аккуратистка, что тут скажешь. А наутро камень мог лежать на сиденье вращающегося кресла, в другой раз — рядом с вазой. Или вообще скатывался на пол. Сначала врач думала, что это ей кажется. Затем заподозрила у себя нарушения памяти. Дверь заперта на замок, внутрь заходить никто не должен. Разумеется, ключ есть у охранника. Но он работает давно и в чужие кабинеты самовольно не ходит. К тому же какой смысл каждый вечер проникать в ее кабинет, чтобы передвинуть камень, заменяющий пресс-папье? С другими вещами же там ничего не происходит: никуда не пропадают, их никто не трогает. И только камень скачет. И вот она в растерянности. Как ты думаешь, почему этот камень перемещается по ночам?
— У этого перекати-камня есть намерения, — не задумываясь, ответила Кириэ.
— Что же это за намерения?
— Перекати-камень хочет ее разбередить. Понемногу, неспешно — но разбередить. В этом и есть его намерение.
— А зачем это ему нужно?
— Ну-у, — протянула Кириэ и прыснула. — Врачом владеет воля валуна…
— А без шуток? — рассерженно прервал ее Дзюмпэй.
— Разве это не тебе решать? Ты же писатель. А я — нет. Я просто слушатель.
Дзюмпэй насупился. От напряжения ныло где-то в висках. Может, просто вина перебрал.
— Не получается собрать мысли воедино. У меня же как: пока не сяду за стол, не начну писать, облекая эти мысли в текст, сюжет не двинется. Подождешь немного? Пока мы разговаривали, я понял, что смогу писать дальше.
— Хорошо, — ответила Кириэ. Протянув руку, взяла бокал и отпила глоток белого вина. — Я подожду. Но это… интересная история у тебя. Очень хочется узнать, что станется с перекати-камнем.
И она прижалась грудью к боку Дзюмпэя.
— Послушай, Дзюмпэй, у всех вещей в этом мире есть намерения, — тихо сказала она, словно открывая тайну.
Но Дзюмпэй уже засыпал. Ответить он был не в силах. Ее слова, теряя в ночном воздухе форму речи и примешиваясь к легкому аромату вина, тем не менее украдкой добирались до глубин его сознания.
— Например, у ветра. Мы живем, не обращая на ветер внимания. Но однажды нас вынуждают. Ветер с определенным умыслом обхватывает тебя и пытается разбередить. Ветер знает все, что у тебя внутри. Причем не только ветер. Всё. И даже камень. Они нас прекрасно знают. Вдоль и поперек. И вот приходит время, когда мы об этом догадываемся. Нам остается лишь вместе с этим жить. Приняв это, мы становимся глубже.
Пять последующих дней Дзюмпэй, почти не выходя на улицу, провел за столом — писал дальше рассказ о перекати-камне. Как Кириэ и угадала, камень в форме почки продолжал «бередить» женщину. Понемногу, неспешно и при этом — наверняка. При торопливых встречах с любовником — вечерами в безликих номерах городских гостиниц — она, положив руки на спину партнера, пыталась нащупать пальцами форму почек. Она знала, что ее перекати-камень прячется где-то там, внутри. Эта почка — тайный осведомитель, погруженный ею в тело любовника. Под пальцами почка копошится, как насекомое. И шлет ей почечное сообщение. А она общается с почкой, ведет с ней диалог. Чувствует ладонью ее тепло.
Постепенно врач привыкает к тому, что черный камень в форме почки меняет место каждую ночь. Теперь это для нее вполне естественно. Куда бы ни перебрался камень за ночь, ее это не удивляет. Приходя в больницу, она его отыскивает и, подобрав, возвращает на стол. У нее это входит в привычку. Пока она в кабинете — камень неподвижен. Спит себе на одном месте, словно кошка на солнышке. Однако, стоит врачу уйти, закрыв дверь на замок, он просыпается и движется с места на место.
Иногда в свободную минуту она протягивает руку и нежно гладит его гладкую черноту. И уже не может отвести от него взгляда. Словно под гипнозом. Со временем врач перестает интересоваться чем-либо иным. Не может читать книги, перестает ходить в спортзал. С трудом соображает на приеме больных, да и в остальное время мысли ее вялы и мимолетны. Разговаривать с коллегами ей скучно. Она перестает следить за собой, теряет аппетит. Даже объятия любовника теперь ей в тягость. Когда рядом никого нет, она тихо заговаривает с камнем, прислушивается к его безмолвным ответам. Как одинокие люди беседуют с собаками или кошкам. Этот черный камень в форме почки теперь овладел ее жизнью почти что полностью.
Камень вряд ли объявился извне, стало понятно Дзюмпэю. Главное — нечто в ней самой. Оно и вызвало к жизни черный камень в форме почки. Это оно требует от нее принятия каких-то решений. Шлет сигналы. В виде еженощных передвижений.
Работая над рассказом, Дзюмпэй думал о Кириэ. Она (или что-то внутри нее) подталкивает историю вперед, он это чувствует. Но почему? Изначально он же не собирался писать такой оторванный от реальности рассказ. В голове у него витали неопределенные мысли о более спокойной сюжетной линии — о чем-нибудь в духе психологических новелл. Там камень не менял места самовольно.
Сердце этой женщины-врача, пожалуй, отдаляется от любовника-хирурга с женой и детьми, предположил Дзюмпэй. Или даже она его начинает ненавидеть. Возможно, неосознанно.
Едва общая картина вырисовалась, написать остальное оказалось делом техники. Под арии Малера, поставленные на автоповтор, Дзюмпэй быстро дописывал концовку рассказа. Раньше в таком темпе он не работал.
Она решается на разрыв с любовником-хирургом. Ставит его в известность, что больше не сможет с ним встречаться. Он спрашивает, неужели им не о чем говорить. «Совершенно», — отрезает она. Сев в выходной день на паром через Токийский залив, она бросает перекати-камень с палубы в море. Каменная почка опускается на мрачное морское дно, поближе к центру Земли. Женщина решает начать жизнь с нуля. Ей кажется, что, раз она избавилась от камня, ей стало легче.