Токсичный компонент
Шрифт:
– Рисковый парень, – шепнул Добровольский Виталию. – В пьяном угаре сам мог перепутать.
– И никаких подозрений и вопросов у вас не возникло? – уточнила Чумак. – Вы не стали спрашивать, почему?
Зина покачала головой и, не открывая глаз, отвернулась от лейтенанта.
– Запишу вас в понятые, – оглянулась на врачей Чумак. – Не против? Вы же всё слышали?
Добровольский кивнул. Маша к тому времени сбегала в хранилище, взяла из водяной бани пару пакетов плазмы и пристраивала один из них на стойку. Балашов кинул взгляд на монитор, недовольно хмыкнул и что-то шепнул
– Эй, – вдруг сказал со своей кровати Иванов, до этого внимательно слушавший импровизированный допрос. Все синхронно посмотрели на пациента. Тот одними глазами показал на повязку на животе, и Добровольский отметил, что она очень сильно пропиталась кровью. Спустя секунду он понял, что темно-красная струйка вытекает из-под неё на кровать и пол.
– Фартук мне и нарукавники, быстро! – крикнул он Маше. – Надо срочно перетампонировать!
Глаза у Иванова стали медленно закрываться, словно он просто засыпал. Добровольский схватил с подоконника приготовленный на этот случай пакет с тампонами и гемостатическими губками, вскрыл его, после чего откинул промокшее одеяло и снял повязку.
От края лапаростомы на бок выполз гигантский багровый сгусток крови, напоминающий разбухшую амёбу. Максим отодвинул его рукой и понял, что справиться с проблемой не сможет – тампоны, торчащие из живота, ничего уже не сдерживали, они были мокрыми настолько, что со всех их концов бежали кровавые ручейки.
Добровольский вздохнул и, опасаясь артериального выброса, осторожно вытащил набухшие кровью салфетки. Они были продеты в некое подобие кольца из разрезанной перчатки, а потому вышли легко.
Рана очень быстро заполнилась кровью до самого верха. Не то чтобы мгновенно, нет – кровотечение было с большой степенью вероятности чисто венозным. Но вена эта была если не нижняя полая, то по диаметру тоже приличная.
Вспомнив наказы заведующего хирургией, он приложил к чистому тампону гемостатическую губку и сунул эту конструкцию вместе со своей рукой в живот. Лапаростома для кулака оказалась маловата, Иванов дёрнулся от боли – и это помогло Добровольскому. Правда, именно в эту секунду он понял, что из-за всей неотложности ситуации он начал работать с необезболенным пациентом, но тут же увидел Балашова, который вводил Иванову пропофол.
Прижав в животе кулак ко дну раны, он на пару секунд зафиксировался, глядя в глаза Балашову.
– На него есть две дозы крови, – сказал анестезиолог. – Но я их хотел Рудневой капнуть, у них одинаковая оказалась.
– Машина за кровью пошла?
– Да.
– Сколько заказал?
– Две, как обычно. До утра бы хватило, а там анализы и…
– Звони, проси ещё четыре дозы.
– У Иванова уже дважды полная замена, – это было не возражение со стороны Виталия, а просто констатация факта. Иванов кровил давно и помногу; объем перелитой ему крови уже в два раза превышал его собственный. Почему он до сих пор не умер от осложнений, связанных с массивными гемотрансфузиями, было для всех в реанимации загадкой.
– Маша, «вторую отрицательную» на баню ставь! – сказал Добровольский себе за спину, уверенный в том, что его услышат. – Две!
Максим тем временем
Монитор над головой начал издавать короткие неприятные звуки, освещая стены оранжевыми бликами. Балашов поднял голову, вздохнул.
– Ты делай что надо, – сказал он Добровольскому. – Но, я думаю, это уже больше для прокурора.
Максим медленно расслабил внутри живота пальцы, вынул руку, сделал ещё одну пробку из жёлтого прямоугольника губки и стерильного тампона, поднёс руку к ране и понял, что уровень крови не поднимается. Да и вообще – какого-либо движения там, в глубине, не наблюдается. Он поднял глаза на монитор.
– Давление не определяется, – грустно сказал Балашов. Потом он оглянулся, убедился, что Чумак и сержант вышли, посмотрел на часы. – Время смерти ноль сорок.
Максим положил на кровать ненужный тампон и отошёл на шаг от кровати. Нужно было спокойно подышать и расслабить мускулатуру.
– Давно у меня никто не уходил прямо на руках, – сказал он Балашову. – Деды всякие на дежурствах умирали – я только на констатацию приходил. В реанимации нашей погибали от сепсиса или полиорганки – закономерно. Когда видишь восемьдесят или больше процентов ожогов, какие могут быть сожаления на тему «Всё ли я сделал»? Но вот так…
Сами хирурги давно уже списали Иванова со счетов – панкреонекроз практически полностью уничтожил поджелудочную железу и начал разрушать всё вокруг. Остановить кровотечение они пытались несколько раз, что-то сшивали в глубине раны, но болезнь было не обмануть. Парень просто доживал свои дни на кровати в реанимации, глядя в окно на теряющий листву осенний вяз. Последнее, что он увидел в жизни – как лейтенант полиции допрашивала женщину, с молчаливого согласия которой был убит её муж, а потом из живота плюхнуло два литра крови, и какой-то мужик в маске, фартуке и перчатках сунул ему в живот руку по локоть.
– Он умер? – услышал Добровольский голос Рудневой. В этот момент он понял, что никто не успел поставить между ними ширму и Зинаида всё видела.
Максим кивнул, стянул перчатки и бросил их на пол. Ему было сейчас всё равно, что о нём подумают сестры и санитарки.
– А я? – внезапно спросила она.
– Что – ты? Ты живая вроде ещё.
– Я не умру?
– Хрен тебя знает. Кровь сейчас капнут, две порции. Потом для него, – он показал за спину, – привезут ещё две. А ему уже и не надо. Так что ещё пол-литра будет на всякий случай. Ты точно из тех бутылок не пила?
Руднева замотала головой.
– Тогда, может, и обойдётся всё, – высказал мнение Максим, зачем-то посмотрел на то, как льётся плазма, проверил сброс. – Хотя для тебя… уже не обойдётся.
Он отвернулся от Рудневой, посмотрел на Иванова, лежащего в луже крови с дырой в животе, и вдруг понял, что именно так, наверное, выглядели герои фильмов про Чужих. Только имя этого монстра было «панкреонекроз».
– Вы сверху налепите что-нибудь, – попросил Максим Машу. – Чтобы из него не выливалось.