Только бы выжить
Шрифт:
Младший сын Сергей, наоборот, был тихим, но бестолковым и в хозяйстве бесполезным. Мать с отцом слушался, да что толку – руки его ни к чему не лежали, даже если воды для бани натаскать, и ту по дороге всю расплескает. Всё учиться хотел каким-то наукам, в город просился. Но иначе всё сложилось: призвали парня в армию, а тут война с финнами. Где и как сгинул бесхребетный сынок, старик не знал. Ему ли, дураку безрукому, оружие давать… Но разве мог на что повлиять Михась…
«Эх, власть, всё эта власть проклятая. Лучше бы её совсем не было. Без неё бы сыто жили, без бед», – подумал он, понимая, что мысли путаются, и он не помнит, о чём размышлял всего минуту назад.
И
Что же теперь ждать ему, ради чего жить? Одному… Оставалось только не спать ночами, и листать, листать эту проклятую толстую книгу, в которую он как староста вписывал цифры по учёту населения, благонадёжности, выполнению продпоставок и налогам. Все дворы в Белых мхах обязали сдать для нужд рейха триста пятьдесят литров молока с каждой коровы, сто килограмм свинины и ещё шесть птицы, тридцать пять яиц от каждой курицы, полтора килограмма шерсти с овцы. За каждым вёл учёт и следил староста. Он, хотя и был счетоводом, никогда добровольно не согласился бы заниматься этим, если бы отчетности не требовал от него строго волостной старшина.
Старик не любил советскую власть, потому что она поставила семью в условия выживания, лишив мельницы, права достойно и богато жить. Единственное «хорошее», что она сделала – не пустила по миру совсем, не отправила в северные края… Но ещё больше он ненавидел новые немецкие порядки. Они просто насиловали его душу, не раз приходилось идти против совести, и за это его ещё крепче ненавидели. Он боялся, что его подкараулят и убьют по-тихому. Поэтому ходил по дворам только с ружьём и в сопровождении полиции. Семеня ногами, он говорил о налогах, стращал и ругался. Вольно или невольно он был лицом новой власти. Скрюченный, сухой, которого так хочется зашибить за углом – вот что думали о нём, и он знал об этом. Но старик не мог уже свернуть, даже если бы захотел. И мягче с людьми тоже не мог.
В памяти был случай, как в соседних Барановичах при неясных обстоятельствах погибли два немецких солдата. И хотя местный староста, конечно же, был к этому непричастен, и обязанности свои выполнял с усердием, по приказу офицера СС устроили показательную расправу над ним и всей семьёй. Пусть знают, что порядки теперь жёсткие, и раз староста, то и отвечаешь за всё, что у тебя под боком происходит. Тоже самое было с семьёй старосты из Заречья: там немцы нашли серьёзную недостачу по продналогам. Это село – в десятке вёрст от Белых мхов, а знал Михась, что ждёт его в случае, если что-то упустит. Поэтому и смотрел ночи напролёт в учётную книгу.
Не успел он сосредоточиться – камень ударил в окно. На дворе залилась, а потом застонала и умолкла собака.
– Что за навалач! – выругался староста и, схватив ружьё, побежал в сенцы. Первая мысль была – кто-то из обозлённых решил поиздеваться. Гнев объял его. Михась знал, что если только увидит тень человека, сразу же выстрелит, не задумываясь. В эту минуту он не узнавал себя, и с какой-то особой страстью хотелось кого-то убить, словно этот кто-то и был главный виновник тому, как неуклюже сложилась жизнь. Нужно пришить этого дрянного шутника, и тогда хоть на миг ослабнут узлы, стянувшие мёртвой хваткой сердце и
– Ну где ты, холера? – выкрикнул он в темноту, распахнув дверь. Со стороны он выглядел вовсе не страшным, а немощным босоногим стариком с ружьём наперевес. Он едва успел заметить, что пёс лежит возле будки без движения, и услышал:
– Замри, старый сярун! – тихий голос показался знакомым. В бок упёрлось что-то. – А ну, кидай стрельбу, живо!
Староста подчинился, и невольно осел на порожек, понимая, что дрожащие ноги его не удержат.
– Таперь слухай сюды, – продолжал говорить незнакомец. Старик боялся посмотреть на него. – Ну-ка давай полмешка муки и баранчика!
Михась понял, с кем имеет дело – так требовать мог только партизан. Да и голос он теперь, подавив первый испуг, вспомнил – это был местный Алесь Мицкевич, он сразу подался в леса, до прихода немцев. Он всегда был не из робких, хоть ему и всего-то лет семнадцать от роду. Быстро заматерел.
– Да как ж тебе барашка дам, зараз в потёмках его резать? – сказал он как можно спокойнее. В бок по-прежнему упиралось что-то твёрдое. Староста со страхом посмотрел, увидел косой срез ствола и дырчатый кожух ППШ.
– Да хоть и теперь!
– Сам подумай, барашка рубить – дело хлопотное и шумное. Ведаешь, сколько на селе охраны? Тебя накроют.
– И то верно, шкура, – подумав, ответил тот. – Так, муку давай теперь, а завтра до вечера снесешь баранчика до берёзы у Марьиного лога, разумел? И без глуповства. Привёдешь на хвосте бобиков – ты первый на мушке будешь!
Партизан пнул старосту и, подхватив его ружьё, приказал:
– Пошли за мукой! Крикнешь – убью! Живо!
После потери походной радиостанции, а вместе с ней – связи с большой землёй, партизанскому отряду имени Кирова пришлось нелегко. Им удалось уничтожить несколько мостов, а также взорвать четыре машины на лесных дорогах и завладеть оружием. Но в последнее время отряд преследовали одни неудачи, многих бойцов потеряли. Осталась всего горсть партизан, среди которых – только два подрывника с опытом. Командир Игнат Савко понимал, что их хотят захватить в кольцо, поэтому нужно прорываться к партизанской пуще, место которой он примерно знал. Но и другая, самая страшная и неминуемая беда холодными лапами схватила их. Имя ей – голод. Несмотря на то, что осень выдалась дождливой, в лесах и болотах попадалось не так много ягод и грибов, будто сама природа обиделась на то, что допустили врага. Лишь самый старый партизан – дед Апанас по прозвищу Колдун, всегда молчаливый и грустный, добывал сапёрной лопаткой какие-то коренья, варил в котелке. Все привыкли к их горьковатому вкусу, но ели. Недавно в котелок пошёл нарезанный тонкими полосками ремень из свиной кожи. Его отдал сам командир.
Теперь он сидел неподалеку от догорающего костра, прижавшись спиной к ольхе. Он ждал с минуты на минуту вестей. Игнат не сразу дал добро Мицкевичу на дерзкую вылазку, но тот убедил, что родом из этих мест, сможет пройти незаметно, найти дом старосты и достать припасов. Савко не раз видел этого парня в деле, и подумал, что иного выхода нет. Хотя и рисковать жизнью хотя бы одного бойца, после всех потерь, даже ради спасения всех, наверное, не стоило. Но решение принято. Он доверял этому парню, и даже если его схватят, тот никого не выдаст. Об этом не хотелось даже и думать. Где же Алесь?