Только для девочек
Шрифт:
— Кто здесь Оля Алексеева? — басом спросила учительница. — Вы? — обратилась она к Вике. Возможно, ее привлек крестик на шее.
Вика не ответила.
— Я — Оля Алексеева. Садитесь, пожалуйста. Берите стулья.
— Спасибо. Я твой классный руководитель. Зовут меня Мария Сергеевна. Я веду математику. А Юра Зайцев — твой соученик. Он лучший математик школы и круглый отличник. Он согласился помочь тебе догнать класс.
Хочу ли я с этим Юрой Зайцевым догонять класс, у меня не спросили. Но я все равно поблагодарила и сказала, что постараюсь не отставать
— Так вот, значит, как у вас — с интересом оглядывая палату, сказал Юра Зайцев. — Я больницу только в кино видел. Болит у тебя нога?
— Нет. Просто очень неудобно лежать все время на спине с ногой, к которой подвешен груз.
— Для чего же нужен этот груз?
Я, как умела, рассказала о том, как ортопеды сращивают поломанные кости.
Мария Сергеевна раскрыла увесистый портфель, который в палату внесла не она, а мой будущий соученик Юра Зайцев. Я с любопытством следила за ее действиями и приняла как можно более серьезный вид, чтоб не рассмеяться, когда она достанет коробки с яблочным мармеладом.
Но в портфеле был совсем не мармелад, а книги, учебники. И тетради.
— Куда это можно положить? — спросила Мария Сергеевна.
— Вот сюда. На тумбочку.
— В этих учебниках — закладки. В тех местах, до которых дошел класс. Тебе это нужно прочесть и по возможности выучить. Если что покажется непонятным — тебе поможет Юра.
— Постараюсь помочь, — сказал Юра и посмотрел на меня своими переклеенными с другого лица умными и проницательными глазами. — Я-то понимаю, что в больничной палате не очень хочется учиться. И все же постарайся. Опытные люди говорят, что наверстывать труднее. Ты математикой увлекаешься?
Я вспомнила, как в Сочи на пляже ко мне подошел новый мой знакомый первоклассник Славик. В руках у него была тетрадка и шариковая ручка. Я сидела на песке и смотрела на море. В голове у меня вертелись стихи.
«Ты умеешь складывать столбиком? — спросил Славик. — Когда скучно, это хорошо помогает».
И он дал мне свою тетрадку, где уже было много цифр, записанных столбиком, и ручку. Он был добрым человеком, этот первоклассник… Он не хотел, чтобы я скучала.
— Нет, не очень, — не сразу ответила я на вопрос Юры Зайцева.
— И я — не очень, — легко согласился со мной Юра Зайцев. — Но зато геометрия…
— Я и геометрию — не очень…
— Ну, это даром, — возразил мой новый соученик. — Геометрия увлекательная, загадочная и таинственная наука.
— Чем таинственная?
— Многим.
— Например?
— Например, аксиомами или… Ты знаешь, что такое в геометрии «золотое сечение»?
— Нет. Не помню.
Юра Зайцев посмотрел на меня как на недоразвитую. В глазах у него что-то погасло.
— Это… ну, как бы тебе объяснить?.. Если разделить отрезок прямой на две части так, чтобы длина этого отрезка относилась к большей части, как сама большая часть к меньшей, то получится «золотое сечение». Понимаешь?
Я кивнула головой, решив, что потом нарисую это на бумаге и тогда, может быть, пойму.
— Обе части будут пропорциональны двум числам, — продолжал Юра, — единице и одной целой шестьсот восемнадцати тысячных.
— Почему же оно «золотое»?
Юра Зайцев сначала равнодушно, а потом все более увлекаясь, рассказал о том, что Кеплер назвал это соотношение одним из сокровищ геометрии, что этим соотношением отличаются античный Парфенон и статуи Фидия, греческие вазы и этрусская керамика, египетские пирамиды и скрипки Страдивари, а великий художник Дюрер подметил «золотое сечение» в человеке.
Мария Сергеевна слушала своего ученика с таким выражением лица, словно ничего об этом не знала. Она им просто гордилась.
— А в конце прошлого века, — продолжал Юра Зайцев, — один немецкий ученый сделал десять бумажных прямоугольников с отношением сторон от одного до двух с половиной и потом показал эти свои прямоугольники почти тысяче людей. И каждого из этих людей он просил выбрать прямоугольник, который ему больше всего нравится, больше всего подходит. Большинство выбрало прямоугольник с соотношением один и шестьдесят две сотых к единице. Понимаешь? «Золотое сечение».
— Как это может быть?
— Я ведь говорю, что в геометрии много таинственного. Хотя недавно появилась теория, связанная с электрическими колебаниями мозга…
Юра Зайцев и Мария Сергеевна сидели спиной к окну между палатами, а я заметила, что девочки из соседней палаты машут руками, показывая, чтобы я выставила из палаты своего посетителя. Даше Гришиной нужно было судно.
Юра увидел, что я смотрю ему за спину, оглянулся и покраснел.
— Я выйду, — сказал он поспешно.
— Выйди. Мы тебя позовем.
— Может, вообще лучше бы сюда девочку? — сказал Юра моей новой классной руководительнице, направляясь к двери.
Глава тринадцатая
Мама говорит, что я живу в выдуманном мире. И, по ее словам, не это самое худшее. По ее словам, самое худшее, что живу я в мире, который выдумала не я, а другие. Различные писатели.
Ну, а остальные люди? Разве они не живут в мире, который придумали различные хорошие писатели? Что они знают о прохожих? О соседях? Об одноклассниках? Даже о своих самых близких родственниках?
Не это ли имела в виду Новелла Матвеева, когда написала прекрасную песню о том, как у костра сидел человек, как над огнем на треножнике висел котел, как кто-то проезжал мимо, как прошла ночь, наступило утро, в костре погас последний уголек, и человек у костра тоже «исчез из глаз».
И мы не знаем, ах, мы не знаем, Был или не был он на земле, Что в тихом сердце его творилось, И что варилось в его котле.Я, например, не знала даже, что это мама оставила моего родного отца и женилась, а правильнее сказать, вышла замуж за моего папу, потому что полюбила его. Я не знаю и, наверное, никогда не узнаю, любил ли мой папа еще кого-нибудь, кроме мамы.